Читаем Без приглашения полностью

Фатима (входит в мою комнату, закрывает за собой дверь): Ты влюблен!

Я. Сам себе говорю: не был бы влюблен — неужели тратил бы каникулы на эти вот записки? Вот только никак не найду, ни в одном справочнике, где в Дагестане аул Лайла. Не сердись, милая. Не имею права забывать, оставлять на произвол судьбы. Недавно мама вытащила из сундука старую фотографию папы. Попросила увеличить. Чтобы повесить на стену, чтобы люди видели, вспоминали. У меня маленькая рваная фотография из журнала, где эта учительница напечатала свои стихи. Даргинка. Ни на кого не похожа. Слишком дерзкая. Может быть, глупая. Кажется талантливая. Киргизский поэт Мукаш Колдыбаев полтора месяца летает на вертолетах по всему Дагестану — ищет аул Лайла. Может быть, ты знаешь, где лежит моя выдумка?

Фатима (уходит, хлопнув дверью. Слышен ее сердитый голос): Дети! Не шумите, не топочите ногами. Папа работает. Папа пишет пятнадцатый вариант своего романа.

Мадинка: Мама, что такое вариант?

Где-то тренькает чунгур. Слышна дагестанская мелодия.

(Занавес)

ХАРТУМ И МАДИНА

Повесть

Златокузнецу и поэту М.-Р. ИБРАГИМОВУ посвящаю

Часть первая

ПЕРЕД СВАДЬБОЙ

ХАРТУМ

ДУМАТЬ, ДУМАТЬ НАДО!

Вчера я вернулся из Баку. Первый раз гостил в большом городе — и вот вернулся. Что такого, почему об этом говорю? Сам не знаю. Я в Уркарахе бывал, в Чумли навещал товарища, три раза ездил в столицу нашей республики Махачкалу — не было разговора о том, что вернулся. Сам с собой тоже об этом не рассуждал. Из поездки всегда домой возвращаешься, разве не так? Разве может стать событием возвращение в родной аул? Не через год — всего через три недели. Отчего же сейчас такое настроение?

Надо подумать.

«Думать, думать надо! — говорил наш старый учитель Гамзат. — Нет в голове твоей мыслей, не можешь, не хочешь думать, нет у тебя такой потребности — не называй себя мужчиной!» Как понимать его? Урок отвечаешь — думаешь, правда? Пойти — не пойти в кино — тоже задумываешься. Мама спрашивает: «Есть хочешь, Хартум?» Прежде чем ответить, сколько думаешь. Минуту, две, а бывает, что и пять. Вот, выходит, ты и мужчина. Над шахматами сидишь, всякий шум отвлекает. Пусть только кто заведет поблизости разговор — кидаешься на него: «Эй! Из-за тебя проиграю, думать мешаешь!» Я с семи лет научился играть в шахматы, по полчаса думал над ходом, а мужчиной никто не считал. Как же это, а? Выходит, не прав старый наш учитель Гамзат?

Уже исполнилось мне восемнадцать лет, на комбинате считаюсь квалифицированным мастером, выбирал депутатов в райсовет и в республиканский Верховный Совет, перед законом несу полную ответственность за свои поступки, жениться имею право — попробуйте сказать, что я не мужчина, не взрослый человек!..

Никто не говорил — сам себе говорю: «Наверно, не совсем еще взрослый». В самом деле, не могу ответить на вопрос: что такое настоящая мысль, что значит по-настоящему задумываться? Где граница между поминутными мыслишками и теми раздумьями, о которых говорил учитель нош Гамзат? Можно, конечно, принять красивую позу, голову задрать, ногу поставить на камень: «Смотрите, Хартум задумался!» Козел на горе тоже так умеет…

Нет, пока не ездил в Баку, никогда я, наверно, так долго не думал. Голову распирает от мыслей. Вернулся и по-другому увидел родные свои горы и аул Кубачи, где родился. Тут и отец мой родился и дед, а я… приехал из Баку и не узнал.

Неужели правда?

Конечно, не совсем правда. Разве мог не узнать — узнал! Даже чересчур узнал. Ясно увидел любовь свою — аул свой. Задрожал от радости, когда увидел. Дышать стал глубже. Втягивал всем существом родные запахи.

Можете спросить: «Ты из тюрьмы, что ли, освободился, а, Хартум?»

Нет, я из большого города освободился. Красивый город Баку, счастливый город. Цветов сколько! Магазины направо и налево, ночью светло, как днем. Море плещется. Ветер морской свежий… Пароходы, теплоходы, танкеры, яхты, чайки… Может, вам покажется — не дорос дикарь-кубачинец, не понял мальчишка, да?

Думать, думать надо, раньше чем ответить.

И все-таки я додумаюсь, найду объяснение, иначе и сам не признаю себя мужчиной!

«ОЧЕНЬ УЖ ТЫ ПРОСТОВАТ, ХАРТУМ!»

Мой дядя Раджаб, сын мастера Гафура, младший брат моей мамы, на десять лет меня старше. Он на Балтийском флоте служил, море полюбил, собирался было после демобилизации остаться в Ленинграде — холодно показалось. Поехал в Баку, женился на артистке, на певице… Люблю своего дядю: молодой, красивый, удачливый. Я обрадовался, когда он меня на время моего отпуска в гости позвал.

Вот я приехал; он провел меня по своей квартире:

— Нравится?

— Не знаю, что сказать…

Дядя рассердился:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Том II
Том II

Юрий Фельзен (Николай Бернгардович Фрейденштейн, 1894–1943) вошел в историю литературы русской эмиграции как прозаик, критик и публицист, в чьем творчестве эстетические и философские предпосылки романа Марселя Пруста «В поисках утраченного времени» оригинально сплелись с наследием русской классической литературы.Фельзен принадлежал к младшему литературному поколению первой волны эмиграции, которое не успело сказать свое слово в России, художественно сложившись лишь за рубежом. Один из самых известных и оригинальных писателей «Парижской школы» эмигрантской словесности, Фельзен исчез из литературного обихода в русскоязычном рассеянии после Второй мировой войны по нескольким причинам. Отправив писателя в газовую камеру, немцы и их пособники сделали всё, чтобы уничтожить и память о нем – архив Фельзена исчез после ареста. Другой причиной является эстетический вызов, который проходит через художественную прозу Фельзена, отталкивающую искателей легкого чтения экспериментальным отказом от сюжетности в пользу установки на подробный психологический анализ и затрудненный синтаксис. «Книги Фельзена писаны "для немногих", – отмечал Георгий Адамович, добавляя однако: – Кто захочет в его произведения вчитаться, тот согласится, что в них есть поэтическое видение и психологическое открытие. Ни с какими другими книгами спутать их нельзя…»Насильственная смерть не позволила Фельзену закончить главный литературный проект – неопрустианский «роман с писателем», представляющий собой психологический роман-эпопею о творческом созревании русского писателя-эмигранта. Настоящее издание является первой попыткой познакомить российского читателя с творчеством и критической мыслью Юрия Фельзена в полном объеме.

Леонид Ливак , Николай Гаврилович Чернышевский , Юрий Фельзен

Публицистика / Проза / Советская классическая проза
Чистая вода
Чистая вода

«Как молоды мы были, как искренне любили, как верили в себя…» Вознесенский, Евтушенко, споры о главном, «…уберите Ленина с денег»! Середина 70-х годов, СССР. Столы заказов, очереди, дефицит, мясо на рынках, картошка там же, рыбные дни в столовых. Застой, культ Брежнева, канун вторжения в Афганистан, готовится третья волна интеллектуальной эмиграции. Валерий Дашевский рисует свою картину «страны, которую мы потеряли». Его герой — парень только что с институтской скамьи, сделавший свой выбор в духе героев Георгий Владимова («Три минуты молчания») в пользу позиции жизненной состоятельности и пожелавший «делать дело», по-мужски, спокойно и без затей. Его девиз: цельность и целeустремленность. Попав по распределению в «осиное гнездо», на станцию горводопровода с обычными для того времени проблемами, он не бежит, а остается драться; тут и производственный конфликт и настоящая любовь, и личная драма мужчины, возмужавшего без отца…Книга проложила автору дорогу в большую литературу и предопределила судьбу, обычную для СССР его времени.

Валерий Дашевский , Валерий Львович Дашевский , Николай Максимович Ольков , Рой Якобсен

Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная проза