Без приглашения

Гоняясь за шкуркой и мясом, я выбежал на поляну, что зовется у нас Плеть-равниной, — ветерок принес сладкий запах. Я повернул голову. Маленькая кривая яблонька вся светилась красными шариками плодов. Глядя на нее и на яркое солнце, просвечивающее сквозь ветви, любуюсь и восторгаюсь, забыл я о зайце и стал думать: где же встречал я этот дивный рисунок? Орнамент? Ну конечно же! Опять накиш, дагестанский наш орнамент. Наверно, соскучился по нему за время отпуска. Он живет во мне, рука торопится схватить резец.

«Скажи, яблонька, почему ты не модная? Красота твоя отстала от жизни, от современной, от городской. Что будем делать? Мой дядя и культурная его жена против тебя, яблонька, против привычной твоей красы».

Я еще долго стоял, заколдованный нашей природой. Солнце нажгло голову, захотелось выкупаться. Нет в горах ванны и душа. Как быть? Пришлось идти к водопаду. Тут совсем недалеко срывается со скалы ручеек.

— Здравствуй! Давно тебя не видел. Ты такой же остался холодный? Вот несчастье! В квартире у дяди горячая вода в кране. Что же ты, ручеек? Отстал, закостенел…

Я разделся, юркнул под струю. Брр!.. Не смог долго выдержать, сейчас же выскочил. Видно, избаловался в в большом городе. Подумав так, я приказал себе десять минут стоять под ледяным водопадом. Выдержал характер! Потом долго плясал на солнце.

Совсем другим человеком пошел я дальше, бодрым и веселым. Вот что делает наша горная речка! Со словами благодарности обратился я к ней:

— Ты лучшая из речек, телу возвращаешь силу, а разуму — ясность. Был бы у меня поэтический дар — воспел бы тебя в песне…

Сказав это, я хотел было продолжать свой путь, как вдруг глаза мои увидели то, что раньше было скрыто от меня.

«Хартум! — сказал я себе. — Ты глупый, что ли? Неужели не видишь, что речка и водопад давно воспеты в нашем орнаменте? Ты открыл, что орнамент — танец. А разве не песня, разве не гимн природе нашей?»

Росла и подымалась душа моя, плясала, играла. Почему? Разве случилось что-нибудь?

«Мысль родилась, думать научился!» — это я сказал себе хриплым стариковским басом — голосом старого нашего учителя Гамзата.

ПТИЦА СЕРЕНЬКАЯ, ПЯТНИСТАЯ

Тут я поймал себя на том, что руки сложил на груди, как полководец, и ногу поставил на камень. Гордость меня переполняла, да? Стою и, задрав голову, оглядываю подвластные мне горы. Попробовал посмотреть на себя со стороны — смех разобрал. Почему смех, что плохого? «Нельзя гордиться, гордость — порок». Кто сказал?

Кто сказал? Хотел об этом подумать, но песню услыхал; не птица пела, а знакомый девичий голос. Внизу у теплого родника плясала на камне девушка. Плясала и пела:

Если б там, где грусть,
Не рассветало —
Не видать бы мне рассвета
В нашем Кубачи.
Эй ты, мастер,
Неужели,
Выводя узор
На брошке,
Забываешь обо мне?
Неужели ты не знаешь:
Берегу любовь к тебе я,
Как футляр твою работу
Бережет от всех царапин…

Отсюда девушка была видна, как былинка. Может куропатку видит орел? Может, так орел слышит куропаткину песню? Хотел я броситься вниз, но вспомнил — орел сперва круги делает.

Теплый родник, это так только говорится. Чуть-чуть теплее, чем водопад. Наши женщины не избалованы, часами стирают и полощут тут белье. Девушка не в честь меня плясала на камне. Под ногами у нее был платок, каз. Он потому всегда белоснежный, что хозяйка то и дело пляшет на нем в воде родника. Я тихо-тихо, петляя и прячась за кустами, стал спускаться, думая застать певунью врасплох.

Глупый я, глупый! Разве можно медлить? Орел, кружась, высматривает добычу, а высмотрел — падает камнем.

Пока я кружил и плутал, к роднику подошла вторая девушка. Начался разговор, смех. Ждал я, ждал за кустом, надеялся — уйдет подружка. Ну нет, не бывает так. Даром, что ли, рассказывают, что, купив на базаре десяток яиц и встретив подружку, девушка домой цыплят принесла: согрелись на солнце и вылупились из яиц.

Что делать, что делать? Смелости разве мало у меня — подхватываю ружье, бегу, только что «ура» не кричу.

Обе переполошились:

— Что случилось? Убивать будешь?

— Куропатку видели?.. Только что пробежала.

— Кого называешь куропаткой?

— Птицу, серенькую, пятнистую… Хотел подстрелить — вас боялся задеть.

— Обеих сразу? — Та, что каз стирала, та, что пела, — это она задала вопрос. Краска залила ее щеки.

Говорю в ответ:

— Одна была куропатка, другой я не видел.

— А подстрелить не смог?

Я той, единственной девушке, какую видел, поглядел в черные-пречерные лукавые глаза и храбро сказал:

— Может, и не надо стрелять. Когда-нибудь дождусь — сама войдет в мой дом.

…Подымаясь по тропе, я ни разу не оглянулся. Но как же так, почему все время передо мной стояли блестящие, как чернь на серебре, глаза и белое веснушчатое лицо Мадины?

МАДИНА

КАЙМАРАС В МЕНЯ ВЛЮБИЛСЯ