Без приглашения

Не только я — никто ничего понять не мог. В Кубачи, да и во всем Дагестане, так поступать не положено. Неужели Амир воображает, что военная форма дает ему право нарушать обычаи? У меня мелькнуло в уме, что окончательное решение навсегда уехать отсюда придало ему смелости или нахальства. «С кем он уезжает? Кого увозит? Может, вовсе не Аматуллу, а Мадину? Матери Аматуллы здесь не видно, зато Мадинина старуха посматривает на меня с усмешкой». Весь дрожа от ревнивой подозрительности, я все-таки пошел за ним в мастерскую его отца.

Когда мы уединились, Амир прежде всего задал мне вопрос:

— Ты сказал Мадине?

— Нет. Но тебе какое дело?!

Он продолжал спокойно:

— Мои родители и родители Аматуллы потребовали от меня обещания не нарушать их воли. Они не хотят нашего брака. Ладно, чтобы не портить сегодняшний вечер, я им это обещал. Потому-то и прислуживает тут вместе с другими мать Мадины. Слава богу, она ничего не знает, и воображает, что я жених ее дочери. Не выдавай меня… Сейчас я действительно сделаю при всех тебе подарок. Он был предназначен Аматулле, но ей я преподнесу другой, а это будет моим свадебным даром твоей невесте Мадине. Теперь, надеюсь, ты успокоился?

Сказав это, Амир вынул из кармана футляр с каким-то изделием. Но пока его не открыл. От моего внимания не ускользнуло, что футляр этот не нашей, то есть не кубачинской, работы. Заметил я и то, что Амир вытащил его из кармана. Значит, он обманул всех и увел меня только затем, чтобы предупредить. Хорошо это или плохо?

Обняв меня за плечи, Амир вернулся в кунацкую, где все нас ждали. Я видел, что многие, особенно старики, очень недовольны. Но никто не ушел — всем, несмотря на дерзкое нарушение обычаев молодым хозяином, было интересно, чем это кончится. От волнения и растерянности я, наверно, выглядел не очень-то хорошо. Временами мне даже казалось, что, после того как меня облила Мадина, все в душе надо мной потешаются. А иногда мелькала мысль, что и гости и хозяева сговорились меня разыграть.

— Друзья! — воскликнул Амир. — В этом футляре находится изделие, которое мне удалось закончить только потому, что помогли молодые ювелиры далекого Узбекистана…

— Давай показывай!

— Хватит тебе нас морочить, Амир!

— Уйдем отсюда, этот мальчишка слишком много себе позволяет! — сказал кто-то из стариков, но… не ушел.

— Не волнуйтесь! — сказал Амир. — Я вас не морочу и очень прошу выслушать. Итак, мне помогли молодые узбекские мастера, за что я им очень благодарен. Однако рисунок принадлежит не им и не мне. Это нам, кубачинцам, непривычно, и среди вас найдутся люди, которые станут меня ругать за нарушение традиций. Слушайте, слушайте! Я купил в Таллине эстонскую брошь. Она мне сперва совсем не понравилась, но чем больше я ее рассматривал, тем сильнее я увлекался ее рисунком — таким неожиданным и таким ни на что не похожим.

— Да что ты все болтаешь и болтаешь!

— Отнимите у него! — крикнул кто-то со смехом.

— Да что тут, общее собрание?

Амир невозмутимо продолжал:

— Из Эстонии меня послали в Узбекистан — с северо-западной границы на юго-восточную. И вот тогда-то, на заставе в горах, в свободные часы я стал гравировать на серебре понравившийся мне рисунок эстонской брошки. Вы сейчас увидите — моя копия, как и оригинал, покрыта прозрачной эмалью. Разве мог я в пограничной части приготовить эмаль! Но тут, на счастье, ехал в отпуск в Ташкент мой дружок, тоже пограничник, узбек Файзулла. Он сказал: «Дай обе брошки. Ребята есть знакомые. Вот увидишь — все сделают». От ташкентских молодых ювелиров привез мне… Думаете, две покажу вам брошки? Нет — три! Почему три! Об этом будет разговор, об этом хочу вас спросить — старых и молодых. Все вы мастера, да? Увидите разницу, заметите, в чем дело?

— Вот еще! Он экзамен нам устраивает, — с недовольным видом сказал отец Амира. — Некрасиво получается.

Амир тогда прижал руку к груди, улыбнулся отцу, всем нам улыбнулся. Вы знаете, как умеет улыбаться Амир. Хорошо, что Мадины здесь не было. Хорошо, что обычай не позволяет на мужских встречах сидеть женщинам. Амир такой своей улыбкой заставит ревновать даже спокойное сердце. Честное даю слово, не понимаю, как это Мадина меня полюбила, а не его…

Амир улыбнулся, потом сказал:

— Передайте, прошу вас, лампу с того стола. Все, кому интересно, подойдите поближе. Раньше, чем показать вам брошки, еще немного скажу. Первую брошку, ту, что я купил в Таллине, — отцу предназначаю для его музея. Вторую, собственной работы, копию, как и обещал, преподношу Хартуму, а третью… О третьей ничего пока не буду говорить. Вот так. А теперь — смотрите…

…Я забыл рассказать — мне было не до того, — каков был Амир. Если не опишу, не поверите, что люди могли его слушать. Никого другого не стали бы слушать. А против Амира хоть и роптали, но его слушали, а теперь сгрудились возле него, чтобы рассмотреть брошки. Понимаете: весь торжественный порядок встречи, вся горская чинность пропала. Кому это простят, а?