Без приглашения

Мама внимательно, долго смотрела.

— Знаешь, Мадина, пусть раньше солдат приедет. Солдату государство доверяет, и я доверю.

Это она об Амире сказала. У меня своя, а у нее своя мечта.

ХАРТУМ

АМИР ПРИЕХАЛ

На комбинате сегодня перед самым перерывом на обед шум, гам, люди куда-то бегут. Спрашиваю:

— Что такое? Пожар?

— Иди скорее, Амир приехал. Тебя ищет.

Когда увидел Амира, говорю ему:

— Какой ты, слушай, крепкий вернулся! Форма тебе, что ли, идет? Видным стал мужчиной, завидую тебе, Амир.

Мы с ним обнялись. Он меня отвел в сторону, сели на минуточку. Я смеюсь:

— Думал, ты резать меня будешь.

Он махнул рукой.

— Отец с матерью, как встретили — завели разговор: «Мадина за Хартумом бегает». Нарочно спрашиваю: «Какая Мадина?» Они сердятся: «Твоя невеста». Я отвечаю: «Моя невеста Аматулла, а Мадину давно забыл; зачем она мне — веснушки во все лицо».

Я вскочил — рассердился, что Амиру не нравятся Мадинины веснушки. Самому смешно стало. Радоваться надо, благодарить Амира надо, что веснушки не нравятся и хозяйка веснушек.

— Хартум, — говорит мне Амир, — сегодня обязательно приходи — родители гостей созывают на меня смотреть. При народе трудно говорить — сейчас тебе скажу: не останусь в Кубачи, уеду. Чем вы тут занимаетесь! Я столько городов повидал. Знаешь какие!

— Я тоже в Баку был… Поговорим вечером, Амир. Хочу побежать к Мадине. Сейчас перерыв — побегу прямо к ее матери. Крикну старой ведьме: «Я видел Амира, он не женится на вашей дочке, отдавайте мне Мадину!»

Амир меня взял за рукав, не пускает.

— Ты мой лучший друг, подожди минуту. — Горячо зашептал: — Я завтра уеду, понимаешь? Аматуллу за меня не хотят отдавать, а мы друг друга любим…

— Хочешь похитить?

— Зачем похищать? Возьмет расчет на комбинате, и уедем.

— Чего же ты меня держишь? Мне тоже хочется сообщить Мадине.

Он продолжает держать.

— Слушай, Хартум, давай поедем вместе. Вчетвером, как будет хорошо! Подожди, выслушай, Хартум. Ташкент, знаешь, какой город! Работу нам дают — мы граверы, кубачинцы. А там какие изделия! Закачаешься! Я слышал, ты тут подрываешь основы, орнамент меняешь…

— Пусти, Амир! Потом поговорим, хочу успеть в перерыв.

— Мне твой бракованный подстаканник показали. Ты молодец, Хартум.

Я вырвался от него:

— Вечером обязательно приду! Сейчас новость понесу Мадине.

Я не шел — на крыльях летел. Еще издали увидел Мадину на балконе. И маму ее увидел у двери. Полный рот разговора был. Мадина с балкона исчезла, я думал — мне пошла навстречу. Еще шагу прибавил. А дальше что получилось… Прямо беда, не знаю, что и думать: только до Мадининого дома дошел — из окна меня облила моя дорогая. С ног до головы облила. Народ видел, смеялся, Мадинина мама хохотала, Мадина у себя в комнате, думаю, каталась от смеха.

С женщинами не воюют. Я скорей домой. Только переоделся — мама кричит: «Обедать, обедать!» Куда там! Тут не до обеда. Готов месяц, три месяца, год ходить голодным — оскорбленным ходить не могу.

Решил: «Все брошу к черту, завтра же с Амиром уеду в Ташкент. А этот ведьмин дом, где веснушки растут, сегодня же ночью обязательно подожгу. У них воды много — пусть заливают пожар. Проклятая девчонка! Подумать только — опозорила на весь аул».

Я работать не мог, до конца дня рисовал себе страшную месть. «Молодец Амир, — умирая от злости, думал я. — Вовремя понял, что это за штука такая Мадина, вовремя поменял ее на Аматуллу. Мадину никто и знать не хочет, никто на нее и не смотрит. Один я нашелся такой дурак. Ну хорошо же, я еще ей покажу!..»

Вечером пошел к Амиру. Народу у него собралось видимо-невидимо, угощение было на славу. Я хотел напиться пьяным — не мог. Злость и жажда мести так кипели во мне, что вино совсем не пьянило. Вдруг смотрю: что такое? В числе других женщин несет на блюде плов… кто бы вы думали? — мать Мадины. Проклятье! Значит, здесь она свой человек, близкая подруга матери Амира? Значит, сговор действует?

Что сделалось со мной! Загорелся. От меня, наверно, копоть пошла — дурной чад. Так неприлично делать, но я подошел к виновнику торжества, к бывшему другу моему Амиру, хотел ему громко сказать…

Я приготовился громко сказать ему: «Люблю и уважаю нашу Советскую Армию и никогда не поверю, что ты, Амир, в армии научился подлости. Значит, в крови она у тебя. Ты мне что говорил сегодня? Говорил, что отказался от Мадины, так? А почему же в таком случае ее мать здесь?.. Получай же, коварный негодяй!» И с этими словами…

Но я не успел этого сказать. Амир поспешно поднялся со своего места, пошел мне навстречу и, заключив меня в объятия, воскликнул:

— Вот кого люблю с ранних лет! Чаще всех писал мне Хартум, не жалел бумаги и времени. Благодаря ему, где бы я ни находился, знал всегда обо всем, что происходит дома, чем живет родной мой аул Кубачи. Ему, лучшему из моих товарищей, я подарю… — Амир сунул руку в карман, но ничего там не нашел. — Идем со мной, Хартум! Одну минуту, отец. Одну минуту, друзья. Сейчас я всем покажу что-то… ни на что не похожее.