Без ума от тебя

Приказать себе сигануть с огромной высоты, когда это категорически противоречило инстинкту самосохранения.

Это была битва разума с телом, исполнительной функции с рептильным мозгом.

Сколько бы раз Харриет ни повторяла себе: это желание Марианны, Скотта нужно остановить, Нина подхватит ее на лету – это был психически аберрантный поступок. Ее могли демонизировать – и поделом. Ядерный взрыв мог быть такой силы, что Лидс навсегда оказался бы для нее территорией радиоактивного загрязнения.

А прежде, когда на горизонте маячила угроза, она принимала позу эмбриона. С другой стороны, она ведь в итоге дала отпор Джаклин Барраклаф, потребовала объяснений у Кэла и даже отправилась к Джону зачитать «правило Миранды». Пожалуй, перемены возможны.

Чего еще она избегала?

Харриет лежала на кровати и слушала Радио Jazz. И вдруг ее как током ударило: оказывается, было нечто такое, чья своевременность только сейчас стала абсолютно очевидной. Как только эта мысль пришла ей в голову, она уже знала, что это оно. Ведь Кэл сказал, что она поймет. Тогда она подумала, что это утешительный мистицизм, но он был прав. Она действительно поняла.

Или же она принимала это за откровение, а на самом деле причины были самые прозаичные – на горизонте замаячил другой страх, в сравнении с которым этот уже не казался таким большим. Возможно, ей просто требовался эффективный способ отвлечься.

Харриет встала, трясущимися руками сняла с шеи подвеску и вставила ключик в замок шкатулки.

Что, если письмо превратилось в труху и его невозможно прочитать? Выходит, она не оправдает надежды мамы? Или в нем что-то такое ужасное, и завтра она будет совершенно разбита и не сможет сдержать обещание?

В любом случае это не имело значения, потому что Харриет знала, что все равно это сделает.

Она очень осторожно открыла пожухлый конверт и достала листок с завернутой в него старой фотографией. Записка была короткой, всего несколько абзацев.

Сначала Харриет рассмотрела фотографию – ее она видела впервые.

Родители идут по незнакомой улице, обсаженной деревьями, – судя по дутым курткам, зима в самом разгаре. Отец, темноволосый и пронзительно юный, держит ее за одну руку, а мама – за другую, и они подбрасывают ее, малышку, в воздух. Мама, с длинным бобом на волосах цвета клубничный блонд, улыбается во весь рот, и Харриет живо представила, как она кричит «уи-и-и!»

Харриет, вероятно, года три, пухлые ножки обтянуты серыми шерстяными колготками в рубчик, на ногах – туфельки «Мэри Джейн» цвета черной смородины. Она ликующе вопит, выставив напоказ полный набор молочных зубов – воплощение обезьяньего восторга. Рыжеватые волосы стрижены «под пажа».

На обороте девичьим почерком мамы было написано:

Из тех, где мы втроем, эта у меня любимая. Береги ее и далеко не убирай – тогда мы всегда будем рядом с тобой. Это скверно, я знаю, но что уж тут поделаешь! Очень тебя люблю, мама хх

Харриет не могла оторвать взгляд от аккуратно написанных букв, стараясь свыкнуться с мыслью, что той, которая держала ручку, обдумывала эти слова и, склонившись, выводила их на снимке, больше нет. Слезы уже текли ручьями, и одному богу было известно, как она справится с письмом.

Она развернула листок и, за считаные секунды пробежав глазами строчки, всхлипнула. Потом перечитала еще шесть раз, затем седьмой.

Любовь и забота способны отзываться эхом и много лет спустя после того, как человек, их проявивший, ушел из жизни. Это стоило знать. Мамы рядом не было, но ее чувства были здесь, в этой комнате. Харриет это ощущала.

Она плескала себе в лицо холодной водой, пока не приобрела относительно презентабельный вид, после чего спустилась вниз. Кэл, стоя, ел на кухне тост и с рассеянным видом читал что-то в телефоне. Когда она вошла, он поднял глаза и посмотрел на нее с оживленным выражением.

– Привет, разрушительница свадеб.

Вчера вечером она рассказала ему о грядущей эскападе.

– Идея из разряда «капец какой ты молодец» либо дебютная, либо провальная, но не серединка на половинку, – сказал Кэл.

– Думаешь, не стоит этого делать?

И тут он, понизив голос, сказал со всей прямотой:

– Я думаю, ты можешь делать что угодно.

Харриет пришлось срочно придумывать ответную реплику, чтобы не допустить возникновения межличностного Момента – только этого ей и не хватало, до кучи.

– Кэл, – сказала она сейчас, стараясь не обнаруживать прерывистого дыхания, точно участвовала в забеге на среднюю дистанцию. – Помнишь, ты сказал про мамино письмо, что оно должно полежать и его время придет. И что я пойму, когда этот момент наступит.

Он дожевал и проглотил.

– Да, и что?

– Ты был прав. Я поняла. Это сегодня вечером. И я его прочитала. Я вдруг так затосковала по маме, просто ужасно, и я его прочитала.