Без воды

У тебя, Берк, украсть что-либо оказалось куда легче, должен, к сожалению, признаться. Ничего не стоило срезать кисточку или бусину с седла годовалого верблюда, тогда еще безымянного. И потом, ты был славным малым и всегда делал вид, будто ничего не замечаешь; и ты всегда был терпелив, смирившись с отсутствием у меня необходимой практики, когда я, поднявшись часа в три ночи, до смешного долго возился с укладкой груза в холодных синеватых предрассветных сумерках. Наверное, ты принимал меня за полного идиота, которого, впрочем, все же можно терпеть, но вскоре мне стало казаться, что постепенно между нами устанавливаются куда более теплые, дружеские отношения. Ты был терпеливым, доброжелательным и невероятно любопытным. Тебя интересовало все, что происходит вокруг. Ты касался губами зарослей букса и каждые четверть мили заявлял о себе ужасающе хриплым, каким-то булькающим воплем: бу-у-у-ерк. У тебя была отвратительная привычка выкручивать шею на сто восемьдесят градусов – так ты пытался вспугнуть блох, которые не давали тебе покоя. Но твои потревоженные блохи вскоре становились моими. Их укусы яркими красными пятнами расползались по всему моему телу. На третьи сутки я уже сходил с ума от зуда и лихорадочных снов, в которых мы с Хоббом стояли на берегу океана, и он «пек блины» на сверкающей поверхности воды, швыряя один за другим то mati, то nazar, и заставлял меня нырять за ними прямо в океанскую бездну.

* * *

Я все пытался вспомнить, что я рассказывал о работе погонщиком тому маленькому писателю, с которым мы познакомились в Неваде несколько лет назад. Имени его я не помню, зато помню, что ему мои рассказы очень понравились.

Я, например, рассказывал о том, что ни один человек не может сесть верхом на незнакомого верблюда, не испытав унижений. Стоит такому горе-ездоку решить, что он уже вполне устроился, как он летит на землю. И все его последующие попытки будут кончаться аналогично, на радость многочисленным свидетелям.

О чем же еще я ему рассказывал? Наверное, о том, что верблюды поднимают настоящую песчаную бурю, когда встают на ноги. А встают они как бы по частям: сперва перед, потом зад, потом середина. Ощущение после каждого из этих действий такое, будто тебя сбросили с повозки, но, когда осуществлены все три, это способно заставить тебя полностью пересмотреть свои взаимоотношения со Всемогущим. Натягивать поводья бесполезно. Оказавшись в седле, ездок обнаруживает настоящую пропасть между собой и головой верблюда, и дальний край этой пропасти представляет собой круто поднятую шею верблюда, которая в случае падения никакой защиты не обещает.

Шпорами пользоваться вообще не следует – тут уж от верблюда добродушия не жди. Верблюда можно разве что слегка шлепнуть ладошкой, а больше ничем; с этими животными надо обращаться нежно и разговаривать с ними тихо и ласково. Зато в еде они неприхотливы – съедят самую жесткую и грубую листву, даже букс, и не следует мешать им на ходу ощипывать молодые листья и побеги, потому что это занятие движение каравана ничуть не замедлит. Верблюд может семь дней обходиться без воды, но потом явно начинает страдать, что сразу становится заметно по его внешнему виду, то есть по состоянию его горба, тогда как его поведение остается практически неизменным. Верблюд способен выпить сразу пятьдесят галлонов воды, и после этого ему нужно дать время, чтобы прийти в себя. А если его заставят прервать водопой, он способен проявить самые неприятные свойства своего характера: абсолютную нетерпимость в сочетании с невероятной силой.

В погонщики верблюдов не годятся как вялые, апатичные люди, так и грубияны. Верблюд способен бежать куда быстрее, чем можно было бы от него ожидать; во всяком случае, он с легкостью обгонит любого человека и разовьет скорость в два раза большую, чем какая-нибудь конная колымага. Верблюды обладают весьма мрачным и вспыльчивым нравом. Их шерсть, линяя, сползает с боков клочьями и наполняет воздух сильным сладковатым запахом, похожим на запах солода; этот запах ужасно раздражает мулов и лошадей, которые, почуяв его, разбегаются, словно стараясь опередить собственный страх. Под толстыми, точно резиновыми губами верблюда скрываются пурпурные десны и мощные, прямо-таки гранитные зубы, которыми он пытается погрызть или укусить все, что попадется ему на глаза: шляпу, руку или койота, чересчур упорно преследующего караван.

Зато верблюжья шерсть самая мягкая на свете. А глаза верблюда украшают чудесные длинные ресницы, достойные самой что ни на есть писаной красавицы. Верблюд – существо очень сильное, отважное и надежное от ушей до пяток. И сердце каждого верблюда принадлежит его погонщику. А с высоты их немалого роста человек обретает возможность видеть все вокруг.