Бездельник

Пока мы не стартанули, и рёв наших движков не прорвал молчаливую ночную мглу, предлагаю тебе вновь познакомиться. Валя – мой второй лучший друг. Всё это время он сидел на заднем сиденье, укрываясь от тебя и незнакомца за нашими спинами. Крупный рыжеволосый парень, с пухлыми губами и приятными, нежными, как только что постиранная атласная простынь, глазами. В его образе виднелась лёгкость, подкрепляемая картавостью, и противоположная лёгкости – томимая загадка. Он молча курил сигарету, выдыхая дым в зазор приспущенного окна. Когда загорелся жёлтый, он скинул хабарик на дорогу.

– Ты хотя бы знаешь ад’ес? – спросил Валя, закрывая окно.

Но не успел Андрей ответить, как рёв машины заглушил какие-либо возможные слова, осталось только давить педаль газа в пол. Мы пронеслись мимо кинотеатра, стопки деревьев, оставили позади обречённых на вечернее одиночество девочек, вцепившись в посильную схватку с черным немцем.

– Ща, ща, – повторял Андрей, нагоняя, урвавшийся вперёд, мерседес – Ща его вздёрну…

Лужи волнами обрушивались на тротуары. Почва разгоралась жарким пламенем. Приклеившись к сиденью, я терзал себя мыслью, что мы не влетим в неожиданно вылетевшую попутку. Мы скользили, как пингвины на льду, по длинной полосе, омытой тусклым свечением фонарей, нарушая законы физики, готовые взлететь в любую минуту. «Цивик» отчаянно нагонял соперника, ревя, как разъярённый Зевс. Секунда, за нею хлопок – мерс замедлился. Мы промчались мимо него, даже не заметив, как он встал колом посреди дороги, и слабый, еле различимый пар вылезал из-под его капота, рассеиваясь в воздушной пыли.

– Да, сука! – возликовал Андрей, – Ахах…Я же сказал.

Нас объяло общее ликование. На твоих глазах родилась победа, кажущаяся тебе маленькой и никчёмной, детской шалостью, но поверь, для нас это все равно, что победить в затянувшейся войне, столь же необходимо, как холодная вода под палящем летним солнцем и как сигарета для курильщика со стажем.

Превозмогая страх и ненависть обрушившегося на наши головы мира, мы неслись вглубь дороги на синем «Цивике». Три настоящих бездельника на настоящей бездельной колеснице. Мы знаем всё, что можно знать в этой жизни и не знаем нихрена. Сами ли мы выбрали эту тропу, выставил ли нас на неё, как солдатиков, какой-то неугомонный ребёнок или же, это очередное стечение обстоятельств, вызванное потугами нашей беспутной воли – это мне не известно. Мы противоречие природы, мы выкидыши жизни и, одновременно, мы прямые её последователи. Нас таких много, целые стада. Но здесь только я, Валя, и Андрей, да ночь, на край которой мы спешим.

– Может вон её дом? – указал я пальцем на, освещённый фарами, один из четырёх домов, окруживших нас.

– Да не помню я. Я никогда не был у неё трезвым. Сейчас, позвоню. – Андрей приложил телефон к уху.

– Пойдём, поку’им? – просунув голову к передним сиденьям, обратился ко мне Валя.

Мы вылезли на улицу. Хлопок закрывания дверей оказался слишком громким для этой ночи, он пришёлся на каждое окно, оповестив жителей о нашем приезде. Я боюсь резкого шума – он привлекает лишние глаза. Даже, сейчас, мне показалось, что с хлопком, все жители прильнули к своим окнам, приняв позу наблюдателя, словно уселись смотреть передачу по телеку, главный герой которой я. И не подумай, я не трус, ну или не совсем, просто не люблю ловить на себе несметное количество чужих глаз, при том, что сам не способен усмотреть окантовку зрителя со всем к нему прилегающим. Да и тишину я люблю, а шум – безжалостный разрушитель крепостей тихого забвения.

Чистый бодрящий воздух окутал мою шею. Мы курили «Филип Морис» – большего наши карманы не позволяли. Сигаретный дым, вялым темпом проигравшего, отступал от меня куда-то ввысь. Я поднял лицо к небу, следуя за волнистым дымом, и запечатлел интересное сравнение: тёмное полотно, нависшее над городом, с горящими серебристо-белыми звёздами, являлось не чем иным, как изображение космического пространства через линзу большущей подзорной трубы. Округлая связка домов, этого двора – это внутренние стенки трубы. Был бы я великаном, я бы вырвал с корнем эти дома, поднёс бы к глазу и вращал бы объектив самодельного приспособления, усевшись где-нибудь на откосе вместительного холма, приближая и отдаляя, видимую картинку неизвестного. Я перевёл взгляд на окно, дома напротив, с которого доносилась музыка, причём так громко, что её мог не услышать только глухой. Рядом горело ещё два окна, в которых явно билась жизнь. Видимо это и есть наше место остановки, сказал я про себя. Валя тоже обратил внимание на эти окна, он также всё понял.

– Видимо нам туда, – сказал он.

– Ага, – говорю.

– Постоим, доку’им? – зная ответ, спросил он.

– Ага, – ответил я.