Бездельник

Грубо говоря, осев на краю гуляющего острова, отстранившись от трений, я покинул атмосферу кутежа, принял должность наблюдателя. Излюбленное дельце. Мне иногда кажется, что человек только ради того и создан, чтобы за ним наблюдать. Рассуди сам. Взгляни на свои руки. Они слишком для тебя привычны, настолько, что не достойны внимания: эти тёмные волосы, прорезающие кожу, ногти, может, погрызенные, может, грязные, может, длинные, как у голубя. Но, что происходит с твоими руками, при общении? Какие они принимают повадки? Вот Кирилл, например, спрятал кисти в карманы. Зачем? Ведь ему, как и тебе, собственные кисти довольно привычны. Андрей, наоборот, даже и не думает прятать руки. Он властно обвил ими талию Саши, уложив кисти на её упругий зад, словно там им предписано быть. Она же обхватила одной рукой его шею, другую положила на плечо. Они не прячут привычного. А теперь взгляни на себя в зеркало: оцени разрез глаз, изгибы рта, вмятина в скулах. Теперь же, завидев, периодически перебегающие зрачки Кирилла, его кривизну улыбки, вес тела, уходящий в карманы, сжатые складки на широком лбу можно разглядеть недоверчивое стеснение. А его собеседники, один из которых ежесекундно поправляет восковую чёлку, а другая лыбится да посмеивается, пуляя вопрошающим взглядом и украдкой проводя кончиком пальца по тонкой брови, словно пришпиленной скотчем. Они, ни с того ни с сего, скованы, как школьники, впервые вышедшие к доске, отвечать невыученный урок. А Валя, тот, за моей спиной, улёгся, опершись на спинку большого дивана, закинув руку за плечо темноволосой девки. Тебе непременно нужно было находиться там, увидел бы воочию его непринуждённую красноту, как будто кипятильник в ухо просунули. Свободная его кисть держит стакан, наполненный бурбоном. Но зуб даю, если бы не стакан, кисть бы пряталась в кармане. Он бегло переводит глаза: то посмотрит на жирное пятно на диване, то, оставив его в стороне, переметнёт взгляд на чёрные колготки девчонки, то украдкой закинет взор на её глаза. Ты бы его видел – ангел, обнимающий шлюху. Ему всегда не хватало дьявола в крови. Но самое удивительное другое: эта баба действительно думает, что ему есть какое-то дело до её слов, до её тела. Боже! да его ведут монашеская девственность и нежелание быть лишним на этом сборище грешников. Ну ладно – оставим. Оставив Валю в объятиях шлюхи, я уставился в грязный линолеум, как в мою голову врезалась мысль. Скованность Кирилла, ребят рядом с ним, это вовсе не скованность. Вся чушь, про которую я трындел в этом абзаце, настоящая херь. Большинству из нас с рождения чуждо понятие скованности. На самом-то деле, карманные кисти Кирилла, восковая чёлка парня – скука. Мы живём в своём Маленьком городке и, сами того не желая, видим друг друга чуть ли не каждый день. Собственно, и истории в нашем городке разлетаются по щелчку. Всё, что нужно, мы друг про друга знаем. Мы насытились собой и окружающими. Нам нечего рассказать. От того и бегающие зрачки Кирилла, вопрошающие глаза той бабы, существует лишь потому, что мы отчаянно цепляемся за тему для разговора. Собрались пить, а пить-то не о чем. Только Саша да Андрей способны забыть про эту скуку. Они слишком увлечены друг другом, из-за чего рацион стада отошёл на задний план – близость тел и не на такое способна. Остальные же выживают, как могут. Всё слишком привычно, самое место для неожиданности. Эти слова вновь ударили меня по голове.

– Ты чего здесь грустишь? – обратилась ко мне Вика, про существование которой я успел забыть. Она держала пакет сока и бутылку водки.

– У тебя есть сигареты? – проигнорировав её вопрос, спросил я.

Она уселась рядом. Я закурил «Парламент». Видимо я ей понравился. Она искала моего общения, внимания моих глаз. От её светлых волос, нежно закинутых за правое плечо, приятно пахло шампунем: сладкий запах мёда, обладающий раскованностью – тебе бы понравилось. А в сочетании с её туалетной водой, напоминающей сладость утренней травы, её кошачьими зелёными зрачками, её искусно выведенными бровями, её миловидными розовыми губами, нежно подымающимися при вздохе и опускающимися при выдохе, её великолепной грудью, её сытными бёдрами, её пояском, перетянутым вокруг гибкой фигуры, её пышной короткой юбкой бирюзового отлива, манящей проникнуть во внутрь, её смело воркующим голоском – всё это давным-давно должно было увести меня в спальню, где бы я воспользовался своим членом, как то придумала природа. Я даже задумался: «А вдруг, эта та неожиданность?». Но я держал себя ровно, на зло тебе и природе, чётко осознавая, что это она подсела ко мне, это она ищет моих лёгких слов, это она покроется мурашками, стоит мне убрать её волосок за ушко или дотронуться до кисти. Флюиды, которые она пускала в меня, как стрелы из лука, не проникали дальше моего волосяного покрова. Как удары тупым лезвием – больно, но недостаточно. Сталкиваясь лицом к лицу с красотой, человек теряет последние граммы человечности.