Бездна

— Вы все такъ же остроумны, Антонина Дмитріевна, отчеканилъ онъ, — но личность моя, право, не стоитъ того, чтобъ объ нее притуплялись ваши стрѣлы. Есть предметъ, гораздо болѣе интересный не только для вашего собесѣдника, но и для васъ самихъ: это — сами вы. Съ тѣхъ поръ, какъ вы вышли замужъ, вы такъ много видѣли мѣстъ и людей, вынесли такъ много новыхъ своеобразныхъ впечатлѣній и радостныхъ чувствъ…

— Столько новой скуки, столько тоски! къ невыразимому удивленію его какъ бы вырвалось у нея вдругъ, съ неодолимою, показалось ему, силой искренности. На сердцѣ у него что-то екнуло. Онъ вскинулъ на нее глаза и тутъ же отвелъ ихъ.

— Никакихъ радостныхъ чувствъ и не ожидала я, выходя замужъ, договорила она какъ бы въ объясненіе, отвернулась отъ него и, прищурившись съ мѣста въ сторону мужа, подозвала его къ себѣ движеніемъ головы.

Онъ ринулся къ ней съ противоположнаго конца гостиной.

— Пора обѣдать, кажется, уронила она въ полголоса.

Онъ быстро вытащилъ часы изъ кармана:

— А la minute, madame, à la minute, поспѣшно отвѣтилъ онъ давно заученною и обычною ему съ Парижа фразой, — въ шесть часовъ ровно приказано подавать, остается до срока тридцать двѣ секунды.

Двери дѣйствительно чрезъ мигъ отворились на обѣ половинки, и пузатый метрдотель торжественно возгласилъ съ порога:

— Кушанье подано.

Хозяйка поднялась съ мѣста.

— Vos bras, messieurs! сказала она смѣясь, проходя мимо генерала Бахратидова и Колонтая:- вы оба такъ важны, что между вами я не знала бы, кого выбрать.

Оба они кинулись къ ней; она продѣла руки подъ локти ихъ справа и слѣва и направилась съ ними къ столовой.

— Ваши превосходительства, захохоталъ Провъ Ефремовичъ, обращаясь въ Троекурову и губернатору, — позвольте ужь и мнѣ, какъ хозяину, послужить вамъ кавалеромъ. И, подхвативъ ихъ подъ руки, повелъ ихъ вслѣдъ за супругой.

Внизу въ столовой присоединились къ обществу, вмѣстѣ съ безукоризненно облеченнымъ во фракъ и бѣлый галстукъ "другомъ дома", Евгеніемъ Владиміровичемъ Зяблинымъ, два новыя лица: губернаторскій чиновникъ особыхъ порученій и нѣсколько постарше его молодой человѣкъ, красивый и здоровый, состоятельный помѣщикъ одной изъ хлѣбородныхъ русскихъ губерній, сопровождавшій генерала Бахратидова въ одной, предшествовавшей его новому назначенію, экскурсіи его по дѣлу, которому придана была въ извѣстный моментъ чрезмѣрная важность, въ видѣ добровольца, великодушно желая посвятить себя на дѣятельность живую — и опасную, какъ представлялась она въ первую минуту. Опасность и самое дѣло оказались вскорѣ призракомъ, но генералъ старался удержать при себѣ молодаго человѣка (звали его Гордынинымъ), поучаясь и заимствуя у него полезныя для себя практическія, а равно и всякія иныя свѣдѣнія о новыхъ учрежденіяхъ земли Русской, о которыхъ онъ, какъ человѣкъ военный и служившій всю жизнь до сихъ поръ на отдаленныхъ окраинахъ государства, имѣлъ весьма неполныя, чтобы не сказать шаткія, понятія.

Оба молодые человѣка только-что вернулись съ прогулки по окрестнымъ полямъ и лѣсамъ, едва успѣли переодѣться къ обѣду. Провъ Ефремовичъ поспѣшилъ представить ихъ Борису Васильевичу и познакомить съ Юшковымъ, съ которымъ они и усѣлись рядомъ за столомъ.

Обѣдъ оказался великолѣпный. Алексѣй Сергѣевичъ Колонтай, тонкій гастрономъ, то-и-дѣло поглядывалъ на хозяина и кивалъ ему, съ одобрительною усмѣшкой, отвѣдавъ того или другаго тонко приправленнаго и мастерски поданнаго блюда. Онъ былъ человѣкъ весьма пріятной наружности, съ лицомъ, нѣсколько напоминавшимъ чисто русскій типъ какого-нибудь старосты былаго новгородскаго яма, но возведенный и выхоленный воспитаніемъ и довольствомъ до высшей утонченности пріемовъ, склада наружности и рѣчи. Онъ былъ крайне вѣжливъ, мягокъ и обходителенъ, отличался несомнѣннымъ умомъ и почитался спеціалистомъ по нѣкоторымъ важнымъ отраслямъ государственнаго управленія. Вдовый, бездѣтный и богатый, членъ высшаго учрежденія въ Имперіи, онъ былъ, не смотря на свои уже немолодые годы, предметомъ всякихъ искательствъ и ухищреній со стороны знатныхъ маменекъ, имѣвшихъ въ предметѣ пристроить не совсѣмъ первой молодости дочекъ, но счастливо миновалъ до сихъ поръ уготовляемыя ему съ этой стороны западни. Лѣнивый по природѣ, онъ далеко не былъ склоненъ пожертвовать благами одиночества сомнительной выгодѣ родства съ fine fleur des pois петербургскаго гранмонда. Какъ у всѣхъ холостяковъ, главную роль въ его существованіи играла привычка. Этимъ единственнымъ путемъ могла женщина привязать его, удержать, заставить "пустить корни". Антонина Дмитріевна, съ прирожденною ей тонкостью чутья, хорошо понимала это: проживъ одновременно съ нимъ часть зимы въ Римѣ, она пріучила его являться каждый день въ извѣстный часъ въ ея гостиную, и онъ затѣмъ, вернувшись въ Петербургъ, не зналъ уже, куда дѣваться въ эти часы и томился по ней, какъ елень по источникамъ воднымъ… Въ Сицкомъ онъ теперь блаженствовалъ.