Бездна

Аполлонъ Савельевичъ Савиновъ между тѣмъ почелъ нужнымъ заговорить опять съ Сусальцевымъ о мѣстныхъ дѣлахъ.

— Нашъ почтенный губернскій предводитель, я слышалъ, намѣренъ предложить здѣшнему дворянству собраться въ настоящее время, то-есть ранѣе обычнаго срока, для выбора предводителя на мѣсто выбывшаго Павла Васильевича Юшкова. Этимъ, я полагаю, урегулируется, такъ сказать, и вопросъ о предсѣдателѣ имѣющаго у васъ быть земскаго собранія. Земство въ настоящую пору пріобрѣтаетъ такую важность, прибавилъ онъ уже съ паѳосомъ, — что нельзя, кажется, быть достаточно осторожнымъ во всемъ, что до него касается.

Провъ Ефремовичъ растерянно взглянулъ на Троекурова и на Юшкова, которые не могли не слышать этихъ словъ, и ничего не отвѣтилъ.

Борисъ Васильевичъ очень хорошо зналъ, что губернскій предводитель былъ человѣкъ ничтожный и по характеру, и авторитету, попавшій на свою должность единственно за оскудѣніемъ настоящаго дворянскаго персонала въ уѣздѣ и полагавшій единственнымъ долгомъ своимъ жить въ ладу "со всѣми вѣдомствами". "Предложеніе" не могло итти отъ его иниціативы. Для Троекурова было совершенно ясно, что оно родилось тутъ же, за столомъ, въ головѣ самого Савинова и имѣло прямо въ виду причинить ему непріятность въ лицѣ Гриши, исправлявшаго въ настоящее время должность отца. "Либеральный" губернаторъ почиталъ очевидно нужнымъ противодѣйствовать его, Троекурова, вліянію въ уѣздѣ и какъ бы офиціально заявлялъ заранѣе о нерасположеніи своемъ къ тѣмъ, въ которыхъ видѣлъ его креатуръ. "Вся здѣшняя мерзость, Троженковы и К°, все это теперь неудержимо всплыветъ вверхъ", сказалось Борису Васильевичу, и выраженіе горечи и омерзенія сложилось на его слегка дрогнувшихъ губахъ…

XVI

Words, words, words.

Hamlet.

По окончаніи обѣда общество перешло пить кофе въ аппартаментъ хозяйки, въ нижнемъ же этажѣ. Но неугомонный Провъ Ефремовичъ, вспоминая парижскіе обычаи, не допускающіе табачнаго дыма въ дамскихъ гостиныхъ, поднялъ своихъ "именитыхъ" гостей, опять предложивъ имъ "попробовать отличныхъ вылежанныхъ сигаръ, пріобрѣтенныхъ имъ по случаю", въ "курильной", устроенной имъ подлѣ столовой.

Алексѣй Сергѣевичъ и Бахратидовъ тотчасъ же согласились: обоимъ имъ очень хотѣлось потолковать съ Троекуровымъ, о которомъ оба были издавна очень высокаго мнѣнія, по предмету, о которомъ распространяться подробно за столомъ, въ присутствіи бывшихъ тутъ молодыхъ людей, они сочли неудобнымъ. Молодыхъ людей они оставили занимать "l'amiable hôtesse". Изящный губернаторъ собирался было остаться тоже, но, вспомнивъ во-время, что "position oblige", вздохнулъ, взглянулъ на Антонину Дмитріевну скорбнымъ взглядомъ — "пожалѣйте молъ меня!" — и отправился за "серіозными людьми".

Мягкіе, низкіе диваны "курильной", возможность разстегнуться послѣ обильнаго обѣда, превосходныя старыя сигары и тонкіе ликеры подѣйствовали отлично не только на такого сибарита, какимъ былъ Колонтай, но и на гораздо болѣе трезваго и искушеннаго лишеніями военной жизни генерала Бахратидова. Оба они чувствовали себя настроенными на самый пріятный, дружескій и обстоятельный обмѣнъ мысли. Троекуровъ, со своей стороны, былъ не прочь побесѣдовать съ ними: ему было интересно познакомиться въ извѣстной подробности съ кругозоромъ и точкой отправленія этихъ двухъ старыхъ товарищей своихъ, уже и теперь весьма видныхъ по занимаемымъ ими положеніямъ и которымъ, судя по преобладавшимъ въ ту минуту теченіямъ, предстояла еще болѣе авторитетная роль въ близкомъ будущемъ. Алексѣй Сергѣевичъ началъ первый:

— Ты драгоцѣнный человѣкъ, old fellow, — и онъ ласково прикоснулся рукой къ локтю расположившагося подлѣ него на диванѣ Бориса Васильевича, — независимый ни отъ кого и ни отъ чего, близко стоишь къ народу, къ настоящей жизни, знатокъ своего дѣла; у тебя, должно быть, сложилось цѣлое сокровище всякихъ наблюденій, практическихъ указаній и точныхъ отвѣтовъ на вопросы, которые намъ въ Петербургѣ представляются то-и-дѣло неразрѣшимою грамотой.

Троекуровъ усмѣхнулся:

— Мнѣ не отъ тебя одного приходится слышать эти комплименты по адресу моей независимости и практичности, и меня всегда удивляло одно: почему люди, которые мнѣ дѣлаютъ ихъ, ничего не предпринимаютъ, чтобы сдѣлаться въ свою очередь независимыми и практичными; вѣдь это далеко не мудрость.

— Исторія наша не пріучила насъ къ этому, возразилъ Колонтай, — не пріучила быть гражданами, заниматься серіозно, прочно и послѣдовательно своимъ личнымъ, имущественнымъ и въ тѣсной связи съ этимъ находящимся общимъ, общественнымъ дѣломъ…

— И вы, въ силу того, что исторія насъ ничему не выучила, вы наградили насъ подъ видомъ земскихъ учрежденій говорильнями, которыя внесли окончательную путаницу въ русскую жизнь?

— Ты не доволенъ земствомъ вообще, или его направленіемъ? съ какимъ-то особымъ оживленіемъ, видимо очень интересуясь чаемымъ на вопросъ этотъ отвѣтомъ, выговорилъ государственный сановникъ.