Бездна

— А общее положеніе наше скверно, — согласенъ ты, Троекуровъ?

— Не красиво, холодно подтвердилъ тотъ.

— И надобно же наконецъ серьозно подумать, какъ изъ него выпутаться.

— Не мѣшало бы, тѣмъ же тономъ проронилъ Борисъ Васильевичъ.

— Какъ ты это безучастно говоришь, съ шутливымъ упрекомъ замѣтилъ Колонтай:- ты точно не придаешь этому того серьезнаго, грознаго, можно даже сказать, значенія, какое оно имѣетъ на самомъ дѣлѣ.

Троекуровъ поглядѣлъ на него загадочнымъ взглядомъ:

— Я жду того, что ты мнѣ скажешь о твоихъ соображеніяхъ по поводу этого.

— Что я скажу? А вотъ, напримѣръ, самое свѣжее. На дняхъ велись у него переговоры съ Ротшильдомъ о займѣ для возстановленія нашей валюты, которая, пожалуй, можетъ скоро упасть наконецъ до цѣнности рубля за франкъ. Знаешь, что онъ отвѣтилъ?

— Не знаю.

— Усмѣхнулся очень нелюбезно и сказалъ: "Quand vous aurez un gouvernement sérieux, on pourra causer; jusque là vous ne trouverez d'argent nulle part."

— "Gouvernement sérieux", — это должно значить, надо думать, констинуціонное правительство?

— Само собою, какъ во всемъ образованномъ мірѣ.

— Такъ. Ну, а въ былую пору, когда за самое слово "конституція" можно было въ Сибирь попасть, какъ высоко стояла наша валюта и находили-ли мы деньги за границей?

— Послушай однако, mon cher, — и собесѣдникъ его пожалъ плечами, — нельзя такъ аргументировать. Не желаешь же ты въ самомъ дѣлѣ вернуться къ Николаевскимъ временамъ, да еслибъ это кому-либо серьезно и вздумалось, развѣ это возможно было бы сдѣлать?

— Времена дикаго абсолютизма отошли, къ счастію, безвозратно въ вѣчность, отпустилъ въ видѣ сентенціи губернаторъ и высокомѣрно приподнялъ углы губъ.

— Мы слѣдовательно, спросилъ Борисъ Васильевичъ, какъ бы вовсе не слыхавъ его возраженія, — мы слѣдовательно теперь, испугавшись, что намъ Ротшильдъ денегъ не дастъ, поспѣшимъ завести у себя "gouvernement sérieux?"

— Никто не думаетъ ничего пока "заводить", возразилъ своимъ все также мягкимъ голосомъ, но какъ бы съ легкимъ оттѣнкомъ нетерпѣнія, Алексѣй Сергѣевичъ; — мы говоримъ здѣсь между собою, какъ люди, равно заинтересованные въ одномъ всѣмъ намъ общемъ… патріотическомъ, можно сказать, дѣлѣ. Истины скрывать отъ себя нечего. Царствованіе приходитъ въ концу, и конецъ этотъ, къ несчастію, далеко не осуществляетъ тѣхъ радужныхъ надеждъ, на которыя давало намъ всѣмъ право его блестящее начало. Обѣщаній этихъ оно не сдержало; начавъ за здравіе, какъ говоритъ пословица, оно сводитъ за упокой. Оно оставило въ сторонѣ, откинуло, пренебрегло ту историческую логику, которая требуетъ, подъ страхомъ гибели, чтобы, принявшись за перестройку государственнаго зданія, утверждался въ немъ камень за камнемъ до самаго его clef de voûte, такъ какъ иначе возведенный сводъ обрушится и подавитъ все, что подъ нимъ находится… Мы именно теперь въ этомъ положеніи. Совершенныя у насъ реформы не вытекали строго, послѣдовательно одна изъ другой, не соображались въ органически существующей между ними связи. Онѣ, какъ бы вполнѣ случайно, точно выскакивали изъ портфеля того или другаго министра и, пройдя для проформы сквозь дырявое сито нашего старья въ государственномъ совѣтѣ, насаждались на русскую почву безо всякаго участія, безо всякаго права контроля надъ ними со стороны живыхъ общественныхъ элементовъ страны. Изъ этого въ результатѣ выросъ на дѣлѣ невообразимый ералашъ. Тѣ же министры вслѣдъ затѣмъ обрѣзывали, коверкали, калѣчили ихъ, иногда до неузнаваемости, всякими произвольными толкованіями и циркулярами, заставляли ихъ служить цѣлямъ, совершенно противоположнымъ идеѣ, положенной въ ихъ основаніе… Такъ оно, или нѣтъ?

Троекуровъ утвердительно кивнулъ:

— Такъ!

— Оставить итти дальше дѣла, такъ, какъ они идутъ, нельзя, ты согласенъ?

— Согласенъ.

— Само правительство сдѣлать это не въ состояніи?

— Ты находишь?

— Ты, кажется, самъ, какъ и всякій нѣсколько толковый человѣкъ въ Россіи, долженъ это видѣть. Иниціатива у власти замерла окончательно. Различные представители ея идутъ врознь и въ помѣху другъ другу, общей программы не существуетъ. Колебаніе, недовѣріе къ себѣ, рѣзкій разладъ между вчерашнимъ и сегодняшнимъ сказывается въ каждой принимаемой новой мѣрѣ, въ каждомъ распоряженіи. Недовольство страны растетъ ежедневно все сильнѣе… Нечего намъ дѣлать себѣ иллюзій, милый другъ: пистолетъ Соловьева зарядило это всеобщее недовольство Россіи своимъ безпомощнымъ, сводящимъ себя на нѣтъ, правительствомъ. Наши нигилисты не что иное, какъ перелившаяся чрезъ край пѣна общественнаго раздраженія. Комическимъ сидѣньемъ дворниковъ у воротъ, ниже временными генералъ-губернаторствами, съ полномочіями, которыми одинъ воспользуется, пожалуй, такъ, что заставитъ бѣжать изъ-подъ своего начала самыхъ мирныхъ и благорасположенныхъ гражданъ, а другой и вовсе не сочтетъ нужнымъ воспользоваться, — такими мѣрами дѣлу успокоенія общества не поможешь, а возбудишь развѣ только новый смѣхъ, новое глумленіе надъ собою.

— Правда, коротко выговорилъ Троекуровъ.