— Вотъ какъ! воскликнулъ удивленно Коллонтай:- неужели и между крестьянами ходятъ уже объ этомъ толки?
— Вы въ Петербургѣ, разумѣется, объ этой мъ и не догадываетесь? А не мѣшало бы вамъ это знать и принимать кое-когда къ свѣдѣнію…
— Что же говорилъ тебѣ твой Капитонъ?
— А вотъ что. "Правда-ли". спрашиваетъ онъ меня, — "баютъ въ народѣ, будто теперича, замѣсто Царя, будетъ у насъ присягательная господчина?". "Что такое?" спрашиваю, не понимая. "А такъ что допрежь того господа Царю присягали, а что нонче самъ онъ будто станетъ господамъ на книгѣ присягать, самъ отъ себя, значитъ, отступится и будутъ они замѣсто его править всею Рассей".
— "Книга", это какое-то путаное понятіе о хартіи, должно быть? спросилъ Колонтай, заинтересовавшись разсказомъ.
— Само собою.
— Что же ты сказалъ ему на это: подтвердилъ, или разувѣрилъ?
— Ни то, ни другое. Я спросилъ его, что онъ самъ объ этомъ думаетъ?
— Что же онъ?
— "А коли", говоритъ, "это такъ, значитъ, надо будетъ всѣмъ народомъ итти Царя вызволять".
Словно электрическая искра пробѣжала въ глазахъ слушавшихъ; всѣ переглянулись съ выраженіемъ какого-то инстинктивнаго безпокойства.
Алексѣй Сергѣевичъ первый подавилъ въ себѣ это ощущеніе.
— Болтовня одна, разумѣется, уронилъ онъ небрежно.
— Смотря какъ… О настоящемъ настроеніи народа вы понятія не имѣете. Если бы въ самомъ дѣлѣ дошло до ограниченія Царской власти, не сомнѣвайтесь, пойдутъ!
— Что же, ихъ пушками встрѣтятъ! фыркнулъ величественно губернаторъ.
— Кто же это ихъ такъ встрѣтитъ: тотъ, за кого они пойдутъ? отвѣтилъ, оглянувъ его чрезъ плечо, Борисъ Васильевичъ.
— Ты такъ передаешь это все, cher ami, поспѣшилъ заговорить Колонтай, стараясь свести разговоръ на шутку, — будто самъ готовъ стать въ ряды этихъ… революціонеровъ особаго сорта.
— Ты не ошибаешься, вѣско выговорилъ на это Троекуровъ:- между ними и тѣмъ, что сочиняется теперь въ Петербургѣ, мой выборъ сдѣланъ давно.
Рѣшительныя слова эти привели видимо государственнаго сановника въ нѣкоторое смущеніе: онъ никакъ не ожидалъ такой "категоричности" въ отвѣтѣ человѣка, ни въ искренности, ни въ умѣ котораго онъ сомнѣваться не могъ. Но онъ и себя почиталъ не менѣе умнымъ и компетентнымъ въ предметѣ, о которомъ шла у нихъ рѣчь; ему стало досадно.
— Я уже тебѣ говорилъ, любезный другъ, началъ онъ, подавляя, насколько могъ, эту досаду, — что ничего въ Петербургѣ не "сочиняется" и что на моими словами ты совершенно неосновательно предполагаешь иное что, а не мое личное мнѣніе, естественно вызванное тѣмъ неустройствомъ, отъ котораго страдаетъ теперь вся Россія. Могу тебя увѣрить, что ограничивать монархическую власть у насъ никому изъ серіозныхъ людей, подчеркнулъ онъ, — и въ голову не приходитъ.
Онъ примолкъ на мигъ и продолжалъ:
— Но допустимъ однако возможность такого положенія, что сама эта власть вздумала бы, какъ говоритъ твой Капитонъ, "отступиться отъ себя", — что, въ виду нынѣшнихъ, возникающихъ со всѣхъ сторонъ и каждый день, все новыхъ и новыхъ затрудненій и замѣшательствъ, она, по той или другой причинѣ, избѣгала бы, не хотѣла бы принять лично на себя разрѣшеніе ихъ въ ту или другую сторону, что тогда дѣлать?
— Пусть уполномочитъ тогда избранное ею лицо, пусть довѣритъ ему дѣйствовать отъ ея имени, вскликнулъ съ необычною ему горячностью Борисъ Васильевичъ, — но да сохранитъ ее Богъ отъ иного образа дѣйствій, отъ мысли хотя на единый мигъ уронить обаяніе своего самодержавства въ глазахъ Русскаго народа!
Глаза у Колонтая мгновенно блеснули:
— Ты хотѣлъ бы, то-есть, перваго министра avec un cabinet homogène?..
— Называйте, какъ хотите, — и плечи Троекурова передернулись съ судорожнымъ нетерпѣніемъ, — но только исполнителя той же царской воли, представителя того же единоличнаго начала власти. Всякій иной путь, повторяю, гибель и преступленіе, котораго не проститъ вамъ народъ.
Онъ внезапно и порывисто поднялся съ мѣста:
— Однако пора и честь знать, мы заболтались, кажется, до крайнихъ предѣловъ возможнаго.
— Куда-жь это вы, ваше превосходительство? вскликнулъ, вскакивая въ свою очередь. хозяинъ: — неужто ужь собираетесь?
— Пора, Провъ Ефремовичъ, меня ждутъ дома. Пойду, раскланяюсь съ вашею супругой.
Только-что замолкшій разговоръ болѣзненно взволновалъ его внутренно, и онъ видимо не хотѣлъ продолжать его.
Всѣ направились изъ "курильной" обратно къ аппартаменту хозяйки.
Генералъ Бахратидовъ подхватилъ "стараго камрада" подъ руку и зашепталъ ему на ухо:
— Умница ты, братъ, большая умница! Удивляюсь я и тебѣ, что ты ничего не хочешь, а еще болѣе, что никто не думаетъ позвать тебя и поставить на настоящее мѣсто.
— Позвать одно, а итти на зовъ другое, отвѣтилъ на это со слабою усмѣшкой тотъ.
— Да что ты? Неужели не пошелъ бы, коли-бъ попросили?
— Нѣтъ, потому что чрезъ мѣсяцъ точно также попросили бы меня убраться.
— Съ чего же ты это взялъ?
— Сообрази самъ, дипломатъ! засмѣялся уже совсѣмъ откровенно "старый камрадъ".
XVII