Читаем Бездна полностью

— Тамъ, да; beau frère упросилъ ее остаться у нихъ дня два… Онъ ее гораздо болѣе любитъ, чѣмъ родная сестра… C'est un très brave homme этотъ Сусальцевъ, а она…

И Александра Павловна, не договоривъ, съ укорительнымъ какъ бы выраженіемъ закачала головой.

— Я ей отдала визитъ, сказала она чрезъ мигъ, — и, надѣюсь, этимъ между нами кончится. Общаго между нами вѣдь очень мало, не правда-ли, Гриша?.. Вы хоть и были въ нее влюблены, засмѣялась она съ добродушнымъ лукавствомъ, — но вѣдь и вы съ этимъ согласитесь?

Гриша подумалъ, что звукъ его голоса выдастъ не улегшееся еще внутри его смятеніе; онъ вмѣсто отвѣта наклонился къ рукѣ милой женщины и поднесъ ее къ губамъ.

Александра Павловна ошиблась, впрочемъ, разсчитывая на то, что послѣ ея визита въ Сицкое между блестящею его хозяйкой и обитателями Всесвятскаго ""все будетъ кончено". Ровно черезъ двое сутокъ послѣ этого ея визита знакомый намъ портшезъ и соловые пони остановились у крыльца, на которомъ Маша съ нѣкотораго времени приняла привычку усаживаться съ какою-нибудь ручною работой, рядомъ съ приходившею туда же Анфисой Дмитріевной Ѳирсовой, въ извѣстные часы дня; именно тѣ, когда исправляющій должность предводителя депутатъ дворянства возвращался, покончивъ свои занятія въ городѣ, домой; тутъ обыкновенно съ первой минуты, когда онъ выскакивалъ изъ тарантаса, и почти вплоть до самаго обѣда велись у нея съ нимъ безконечные, живые, веселые разговоры.

И теперь на шумъ колесъ экипажа, не виднаго еще ей за кустами большаго сквера, расположеннаго посреди двора, она быстро оторвала глаза отъ работы и направила ихъ въ лихорадочномъ ожиданіи въ сторону, откуда долженъ былъ появиться онъ.

Вѣки ея тутъ же дрогнули подъ ощущеніемъ недочета и досады, которое она не могла скрыть.

Она увидала въ этомъ подъѣзжавшемъ щегольскомъ экипажѣ, рядомъ съ Настасьей Дмитріевной Буйносовой, сестру ея, женщину, "противнѣе которой ничего для нея не было въ мірѣ".

А та, завидѣвъ ее въ свою очередь, закивала ей еще издалека съ очаровательнѣйшею изъ своихъ улыбокъ.

— Bonjour, très mademoiselle, je vous ramène ma soeur, говорила она, подъѣзжая подъ самое крыльцо: — она у васъ чувствуетъ себя гораздо счастливѣе, чѣмъ въ Сицкомъ, и я не въ силахъ была удержать ее дольше. Je vous la rends….

Маша, отвѣтивъ на это холоднымъ поклономъ, сбѣжала со ступенекъ къ выходившей изъ портшеза Настасьѣ Дмитріевнѣ.

Онѣ нѣжно обнялись подъ прищуреннымъ на нихъ, "недоброжелательнымъ и насмѣшливымъ", чуяла Маша, взглядомъ Сусальцевой. Она все такъ же сидѣла на своемъ мѣстѣ съ возжами и бичемъ въ рукахъ, видимо не намѣреваясь выходить изъ экипажа, или, что, быть можетъ, было вѣрнѣе, ожидая, чтобы молодая хозяйка пригласила ее "войти въ домъ".

Маша, со своей стороны, знала, что это была ея "прямая обязанность" и что отъ матери "ей будетъ непремѣнно замѣчаніе за то, что она этого не сдѣлала", — но нѣтъ, это было "просто сверхъ ея силъ!"

— Ты когда же думаешь рѣшительно въ Москву? спросила сестру красивая барыня, — я бы могла пріѣхать, проводить тебя на желѣзную дорогу.

— Ахъ, нѣтъ, пожалуйста, живо возразила Ларина, — ты вдругъ пріѣдешь, а меня нѣтъ; я еще сама навѣрно не могу сказать!..

— Какъ знаешь, равнодушно уронила та. — Желаю тебѣ всякаго успѣха!.. Madame Ѳирсовъ, здравствуйте! милостиво кивнула она, только теперь будто замѣтивъ скромную докторшу, бывшую у нея посаженою матерью.

Та молча поклонилась ей съ высоты крыльца.

Сусальцева натянула возжи, какъ бы собираясь сейчасъ уѣзжать, но вдругъ словно вспомнила:

— Григорій Павлычъ Юшковъ здѣсь или въ городѣ? спросила она, глядя чрезъ головы дамъ на вышедшаго изъ передней на шумъ экипажа слугу.

Но за него поспѣшно, съ загорѣвшимися глазами, отвѣтила Маша:

— Онъ въ городѣ… А вамъ нужно его видѣть?

— Да, небрежно выговорила Антонина Дмитріевна, — въ тотъ разъ, когда мы ѣздили съ нимъ, я не успѣла все ему сказать…

"Вы ѣздили съ нимъ, когда, зачѣмъ?" чуть не крикнула Маша, — у нея помутилось въ глазахъ, но она удержалась всѣмъ напряженіемъ воли, всею проснувшеюся мгновенно въ душѣ ея гордостью. Она даже нашла силу усмѣхнуться и проговорить, насколько была въ состояніи, равнодушнымъ тономъ:

— Я ему скажу, что вамъ нужно его видѣть; онъ вѣроятно поспѣшитъ сдѣлать все, что вамъ угодно.

— Merci, vous êtes charmante! очаровательно улыбнулась ей еще разъ Сусальцева:- передайте ему пожалуйста, потому что сегодня я въ городѣ не буду, не увижу его.

Она тронула лошадокъ своихъ и укатила, между тѣмъ какъ Ларина направлялась къ павильйону въ саду, гдѣ жила она во Всесвятскомъ.

— Машенька, что съ вами! вскликнула испуганно Анфиса Дмитріевна, оставшись на крыльцѣ вдвоемъ съ дѣвушкой и вглядываясь въ ея поблѣднѣвшее какъ холстъ лицо.

— Вы слышали? онъ съ нею куда-то ѣздилъ… И ничего не сказалъ, пропустила Маша сквозь нервно стиснутые зубы.

— Такъ вѣдь и вретъ, можетъ быть, ничего ей не стоитъ, старалась успокоить ее Ѳирсова.

— Нѣтъ, погодите… Это было въ четвергъ, когда мама ѣздила къ ней съ визитомъ въ Сицкое; ей тамъ сказали, что она уѣхала въ городъ… Я сейчасъ узнаю!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза