Бездна

Гриша вернулся во Всесвятское часу въ восьмомъ — онъ пообѣдалъ въ городѣ,- и прошелъ прямо къ отцу: состояніе его здоровья съ нѣкоторыхъ поръ, какъ замѣчалъ Гриша, заставляло задумываться Николая Ивановича Ѳирсова. Онъ засталъ у него толстяка-доктора, видимо старавшагося разсѣять больнаго какими-то смѣхотворными разсказами отъ чего-то (сынъ это сейчасъ же прочелъ на лицѣ отца), явно тревожившаго старика.

Объясненіе этого чего-то не замедлило:

— А ты знаешь, едва вошелъ онъ въ комнату, обратился къ нему Павелъ Григорьичъ, — "райская-то птичка наша", какъ называлъ ее покойный Василій…

— Марья Борисовна! вскликнулъ съ какимъ-то внезапнымъ предчувствіемъ "несчастія" Гриша.

— Да.

— Что же… она…? не былъ въ силахъ договорить онъ.

— Улетѣла.

— Какъ улетѣла?..

Докторъ насилованно (Гриша это чутьемъ почуялъ,) расхохотался:

— Какъ взлетаютъ вообще пернатыя — взмахнутъ крыльями и прр…! Пристала къ Александрѣ Павловнѣ графиня Бородина: пришли да пришли твою красавицу погостить ко мнѣ. Той и не хотѣлось, и откладывала… а тутъ вдругъ рѣшилась, какъ это у нихъ всегда бываетъ, — возьму-молъ и поѣду. И поѣхала съ женой моею на нѣсколько дней. Очень просто.

— Нѣтъ, недовѣрчиво закачалъ головой старый морякъ, пытливо и съ новою тревогой вглядываясь изподлобья въ лицо сына, — не такъ просто, какъ вы говорите. Прибѣжала она ко мнѣ проститься, и пяти минутъ посидѣть не хотѣла. "Спѣшу", говоритъ, "ѣхать надо", разцѣловала въ обѣ щеки, и вонъ! Только лицо ея темнѣе тучи и сдерживается, вижу, насилу, чтобы не расплакаться… Вышло у тебя что-нибудь съ нею, суровымъ тономъ вырвалось у него вдругъ.

— Что же могло выйти, батюшка? трепетно возразилъ Гриша:- мы у васъ всѣ вмѣстѣ вечеромъ сидѣли, и вы видѣли сами, какъ она была весела и, по обыкновенію… дружелюбна со мною. А сегодня я уѣхалъ въ городъ до завтрака и не видѣлъ ея.

— Не знаю, протянулъ неопредѣленно старикъ и опустилъ голову опять. — Ну, а ты что же такъ поздно вернулся сегодня, спросилъ онъ чрезъ мигъ, стараясь видимо отвлечься отъ волновавшихъ его мыслей, — особенное что-нибудь было, новое?

— Н-нѣтъ, ничего особеннаго, пролепеталъ Гриша, насколько могъ твердо.

"Особенное" и "новое" было, напротивъ, имъ получено въ этотъ день, а именно — офиціальное, письмо на его имя отъ губернскаго предводителя, съ предложеніемъ созвать экстраординарное собраніе ***скаго дворянства для выбора преемника выбывшему изъ должности Павлу Григорьевичу (новый, очевидно, враждебный ему губернаторъ не терялъ времени, какъ могъ изъ этого убѣдиться Гриша). Но сообщить объ этомъ отцу въ эту минуту онъ не почелъ возможнымъ: это значило бы еще болѣе растревожить старика. "Переговорю лучше прежде съ Борисомъ Васильевичемъ", рѣшилъ онъ внутренно… Его къ тому же разбирало самое мучительное волненіе, хотѣлось скорѣе разузнать, что могло дѣйствительно побудить Машу къ этому ея внезапному, "невѣроятному" отъѣзду "безъ слова объясненія, безъ намека на него. Она еще вчера рѣшительно не хотѣла ѣхать", вспоминалъ онъ, — "и вдругъ"…

Глаза его безпокойно перебѣгали отъ отца къ доктору. "Онъ все знаетъ, Николай Ивановичъ", чуялъ онъ — "и скрываетъ, и нарочно отворачиваетъ глаза отъ меня. Что же случилось, Господи!.. Неужели"… И сердце его нестерпимо забилось теперь въ груди: о прогулкѣ его съ Сусальцевой, сказалось ему совершенно ясно, тѣмъ или другимъ путемъ дошло до нея…

— Я еще никого изъ нашихъ не видалъ сегодня, сказалъ онъ громко съ притворнымъ равнодушіемъ и въ то же время стараясь еще разъ уловить видимо избѣгавшій его взгляда взглядъ доктора.

— Ступай, ступай, поспѣшно промолвилъ Павелъ Григорьевичъ, — да скажи, если спросятъ, что я ихъ опять жду чай пить ко мнѣ сегодня.

— А я вамъ не совѣтую, воскликнулъ на это Ѳирсовъ, — вы нынче утомлены, спать вамъ лечь раньше слѣдуетъ.

— Ну, тамъ увидимъ! Сами вы сегодня соломенный вдовецъ, останетесь у меня чаевать; тамъ, коли что, скажете въ свое время, а я пока чувствую себя ничего.

Гриша поцѣловалъ руку отца и вышелъ со спокойнымъ видомъ изъ комнаты. Но съ лѣстницы слетѣлъ онъ со стремительностью двадцатилѣтняго юноши.

Онъ быстро пошелъ чрезъ садъ по направленію покоевъ Бориса Васильевича.

Въ большой аллеѣ кинулся ему въ глаза обликъ Лариной, въ свѣтломъ лѣтнемъ платьѣ, сидѣвшей на скамьѣ съ книгой въ рукѣ.

— Настасья Дмитріевна! проговорилъ онъ, невольно останавливаясь.

— Ахъ, это вы, Григорій Павлычъ, произнесла она въ свою очередь съ необычайною ей живостью:- вы только-что вернулись?

— Да, сказалъ онъ, подходя, — только-что…

— И знаете?..

Голосъ ея чуть-чуть дрогнулъ.

— Объ отъѣздѣ Марьи Борисовны? необинуясь договорилъ онъ за нее:- знаю… Что побудило ее къ этому, скажите ради Бога, если это вамъ извѣстно! вскрикнулъ онъ неудержимо.

Она медленно повела головой внизъ.

— Да, и могу вамъ сказать, потому что, полагаю, это вамъ нужно знать, медленно выговорила она. — Садитесь сюда, Григорій Павлычъ!

И она кивнула на мѣсто подлѣ себя на скамьѣ.

Онъ повиновался.