Читаем Безгрешное сладострастие речи полностью

Ангелы и сами разыгрывают форменную клоунаду, распевая «Интернационал» (опять «Интернационал»!) и деревенские песни, слышанные ими в селе Воробьеве. Поддерживаемый ими, Хольдер Вейне (теперь он воплотился в тело Гренина – соседа, только что действительно умершего) вступает в диспут с магистром. Магистр объясняет свои мотивы – мы помним, что он лишь рупор демиурга:

«Или ты не видишь – гляди! Стань в толпе, гляди – ищи взгляда чистой мысли, – ищи, чтоб огонь глядел из глаз, а не мертвая жидкость белка, ищи взгляда без лжи – и, если найдешь, кричи мне: стой! Иди смотри в окна домов: ты увидишь затоптанную падаль вещей и душ, подобных вещи» (с. 253).

Разуверившийся магистр – он же Рейтемейнросс – подключает ницшеанские аргументы:

«Ложь любви, мерзость сострадания сварили слабую кашу людей. Земля рождает жидкую грязь. Довольно. Я отверг сострадание и в себе истребил. Жалость – мерзкое пьянство слабых сердец – она слепит. Я должен видеть, как вижу, чтоб вырастить заново мир» (там же).

Хольдер видит перед собою отца и проклинает его как палача, ненавистника, врага радости. Отец в ответ бьет сына и кричит, что он жесток от чрезмерной любви к жизни. На это Хольдер Вейне требует, чтобы демиург – то есть одержимый демиургом магистр – уничтожил родной город и любимую девушку: «Будьте любезны провалить к черту эту трущобу, Москву, и немедленно уничтожить дерзкую отроковицу Натали, которой вольный нрав ввергает в соблазн непорочных духов!» (с. 254–255).

Магистр не сдается и бежит к своей адской машине, но Хольдеру помогают ангелы, нейтрализуя ее действие:

«Тут они заколыхались в воздухе сада, тонким облаком окружили меня и забили крыльями, увидев магистра <…> Магистр вскочил, в воздухе, полном ангелов, размахнул стулом, с размаху швырнул его в меня, кинулся к машине, рванул ее дверцу и, воткнув ручку в отверстие рычага, повернул его бешеным толчком. Белый визжащий столб слетел с крыши, ринулся в сырое рассветное пространство воздуха… Звук его был непередаваемо густ…

Я бросил ангельскую стаю в гущу столба, и в его водовороте они бились недолго, разбрасывая его мощь; вскоре поток разрушительной силы иссяк. Магистр поднял револьвер, я схватил его за руку… Он вырвал руку… и, целясь в меня, трижды спустил курок, но ни раздалось ни одного выстрела. Я глянул на него с любовью, он швырнул револьвер мне в лицо, но ангелы револьвер подхватили и мгновенно с веселыми криками расстреляли все патроны в небо; резвость их была беспредельна» (с. 256–257).

Таким же образом, напомним, Бегемот в конце романа Булгакова стреляет из браунинга, но волшебным образом никого не ранит.

Хольдер знает, что Виктор не может уничтожить Натали и Москву, потому что любовь – его сущность: умертвив любимое, он сам погибнет. Хольдер похищает Натали, прячет ее в раю и ждет, как на это отреагирует Виктор.

А покамест ангелы разбредаются по земле и, счастливые, в восторге изучают земную жизнь. Архангел-блюститель сообщает по вечерам шефу (тому же Рейтемейнроссу) о повальном заболевании серафимов – любовью, обжорством и алчностью к вещам, растениям, стихиям. Ангелы воруют, угоняют скот, предаются физическому труду, преследуют женщин. Они очарованы жизнью. По вине одного из ангелов погибает маленький ребенок, и стая ангелов, восхищенных бурей, тонет в море.

Рай же неожиданным образом реагирует на спрятанную в нем Натали: райские радуги разгибаются, и весь рай поворачивается в сторону выступа, за которым она скрыта:

«Огненные скопления недовоплощенных идей по радиусу огромного круга поплыли медленно к его центру – Натали; она стояла, скрытая в середине сияющего колеса, и, когда я вывел ее и поставил на возвышение, огромный круг двинулся следом и повис над ней и вокруг нее, как павлиний хвост, размером в половину земных небес. Тут по всей небесной округе пошел звон – звенели раскованные запреты» (с. 271).

Архангелы начинают дымиться от страсти. «Пробужденный дыханием плоти осатанелый от радостей рай» (там же) чуть не задыхается, но тут герой уносит негодующую Натали домой на землю.

Магистр, то есть Рейтемейнросс, страдает, и сын чувствует его скорбь. Страстная любовь к земле и упоение ею побеждают мрачную волю к истреблению несовершенного земного мира. План Хольдера осуществляется. Виктор погружается в отчаяние, в нем поднимаются человеческие чувства, и он отказывается от истребления человечества. Влюбленные воссоединяются, и Натали прогоняет ангелов прочь на небеса. Лишь Хольдеру удается задержаться в грязной хижине сумасшедшего пророка, где он и составляет свои записки.

Таков сюжет. Несмотря на неровность письма, у Бромлей выдаются великолепные эпизоды: например, сцена гнева демиурга, принявшего облик коня – того самого, на которого намекает его имя:

Перейти на страницу:

Все книги серии Критика и эссеистика

Моя жизнь
Моя жизнь

Марсель Райх-Раницкий (р. 1920) — один из наиболее влиятельных литературных критиков Германии, обозреватель крупнейших газет, ведущий популярных литературных передач на телевидении, автор РјРЅРѕРіРёС… статей и книг о немецкой литературе. Р' воспоминаниях автор, еврей по национальности, рассказывает о своем детстве сначала в Польше, а затем в Германии, о депортации, о Варшавском гетто, где погибли его родители, а ему чудом удалось выжить, об эмиграции из социалистической Польши в Западную Германию и своей карьере литературного критика. Он размышляет о жизни, о еврейском вопросе и немецкой вине, о литературе и театре, о людях, с которыми пришлось общаться. Читатель найдет здесь любопытные штрихи к портретам РјРЅРѕРіРёС… известных немецких писателей (Р".Белль, Р".Грасс, Р

Марсель Райх-Раницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
Гнезда русской культуры (кружок и семья)
Гнезда русской культуры (кружок и семья)

Развитие литературы и культуры обычно рассматривается как деятельность отдельных ее представителей – нередко в русле определенного направления, школы, течения, стиля и т. д. Если же заходит речь о «личных» связях, то подразумеваются преимущественно взаимовлияние и преемственность или же, напротив, борьба и полемика. Но существуют и другие, более сложные формы общности. Для России в первой половине XIX века это прежде всего кружок и семья. В рамках этих объединений также важен фактор влияния или полемики, равно как и принадлежность к направлению. Однако не меньшее значение имеют факторы ежедневного личного общения, дружеских и родственных связей, порою интимных, любовных отношений. В книге представлены кружок Н. Станкевича, из которого вышли такие замечательные деятели как В. Белинский, М. Бакунин, В. Красов, И. Клюшников, Т. Грановский, а также такое оригинальное явление как семья Аксаковых, породившая самобытного писателя С.Т. Аксакова, ярких поэтов, критиков и публицистов К. и И. Аксаковых. С ней были связаны многие деятели русской культуры.

Юрий Владимирович Манн

Критика / Документальное
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

В книгу историка русской литературы и политической жизни XX века Бориса Фрезинского вошли работы последних двадцати лет, посвященные жизни и творчеству Ильи Эренбурга (1891–1967) — поэта, прозаика, публициста, мемуариста и общественного деятеля.В первой части речь идет о книгах Эренбурга, об их пути от замысла до издания. Вторую часть «Лица» открывает работа о взаимоотношениях поэта и писателя Ильи Эренбурга с его погибшим в Гражданскую войну кузеном художником Ильей Эренбургом, об их пересечениях и спорах в России и во Франции. Герои других работ этой части — знаменитые русские литераторы: поэты (от В. Брюсова до Б. Слуцкого), прозаик Е. Замятин, ученый-славист Р. Якобсон, критик и диссидент А. Синявский — с ними Илью Эренбурга связывало дружеское общение в разные времена. Третья часть — о жизни Эренбурга в странах любимой им Европы, о его путешествиях и дружбе с европейскими писателями, поэтами, художниками…Все сюжеты книги рассматриваются в контексте политической и литературной жизни России и мира 1910–1960-х годов, основаны на многолетних разысканиях в государственных и частных архивах и вводят в научный оборот большой свод новых документов.

Борис Фрезинский , Борис Яковлевич Фрезинский

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Политика / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде
Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде

Сборник исследований, подготовленных на архивных материалах, посвящен описанию истории ряда институций культуры Ленинграда и прежде всего ее завершения в эпоху, традиционно именуемую «великим переломом» от нэпа к сталинизму (конец 1920-х — первая половина 1930-х годов). Это Институт истории искусств (Зубовский), кооперативное издательство «Время», секция переводчиков при Ленинградском отделении Союза писателей, а также журнал «Литературная учеба». Эволюция и конец институций культуры представлены как судьбы отдельных лиц, поколений, социальных групп, как эволюция их речи. Исследовательская оптика, объединяющая представленные в сборнике статьи, настроена на микромасштаб, интерес к фигурам второго и третьего плана, к риторике и прагматике архивных документов, в том числе официальных, к подробной, вплоть до подневной, реконструкции событий.

Валерий Юрьевич Вьюгин , Ксения Андреевна Кумпан , Мария Эммануиловна Маликова , Татьяна Алексеевна Кукушкина

Литературоведение