Безмолвный Крик

Уже дома, в Бангоре, после трёхчасового перелёта, нас встретили встревоженные родственники, забрали по домам – и наша лагерная группа распалась. Мама не решалась хоть что-то сказать мне или спросить, но искоса посматривала всю дорогу в мою сторону. Только когда мы въехали в Скарборо, завязался самый обычный разговор, кто что будет на ужин. Я ожидала, когда она выйдет из себя, но этого не случилось. Хэлен была на заднем сиденье тише воды, бледная и испуганная. Она молчала, и это было совершенно непривычно.

В первый день мне дали время прийти в себя и не трогали. Я легла спать в восемь, не разбирая сумки, но проснулась около трёх часов утра, озябнув. Окна в моей спальне были заперты, когда я засыпала, а теперь оказались открыты. Улица была пуста: только где-то вдали гулко лаяла собака.

Следующим утром я с волнением стояла перед шкафом порядка часа в полном ступоре. Идти никуда не хотелось. Хотелось запереться дома с книжкой. Но я должна была выполнить просьбу мисс Бишоп. В коридоре Хэлен с шумом выясняла, кто и куда подевал её чемоданчик с рукоделием. Мама не отвечала: она говорила по телефону с матерью Дафны и ужасалась тому, что случилось в лагере. Я приоткрыла дверь и вслушалась в её слова. Из пары брошенных фраз мне стало ясно: всё было преподнесено так, что казалось больше похожим на новости из ток-шоу с заголовком: «Вашего индейского соседа порезали ножом?! Тогда позвоните нам по номеру!»

Это немного придало мне энтузиазма и мотивации убраться отсюда. Я взяла с полки выцветшие голубые джинсы свободного кроя, чёрный свитер и куртку, подбитую полотном. Мисс Бишоп дала мне два адреса. Ровным, убористым почерком она записала на листке бумаги самый первый:

Селена Каллиген, Оук-стрит, 13, +1–302–856–9048

А на обратной стороне – второй. Я выбежала из комнаты, простучав кроссовками по ступенькам, и махнула маме рукой:

– Пока, я по делам.

– Какие могут быть дела в пятницу, кроме школы? – возмутилась она и зажала трубку рукой. – Погоди, Присцилла. Эй, мисс Клайд! Подожди-ка. Не хочешь ли отчитаться, куда и зачем идёшь? Я никуда тебя не отпускала. Дафна, кстати, сегодня тоже отсиживается дома.

Я дала по тормозам и вернулась. Скроив кислую физиономию, облокотилась о кухонный стол и помахала листочком, зажатым между указательным и средним пальцами:

– Меня освободили от уроков для школьного поручения. – Я не стала уточнять, какого именно.

– О, – протянула она. – Значит, ты сегодня будешь дома раньше обычного? Хорошо.

– Угу. Кстати. Ты не знаешь… – я сверилась с листком, – кто такая Селена Каллиген?

– Зачем она тебе?

Пришлось врать, потому что иначе было нельзя. Мама может быть невыносимой.

– Директор просил занести ей цветы в честь… э-э-э…

– Директор? Ей? – Мама усмехнулась. – Хотела бы я знать, в честь чего сейчас одаривают букетами таких женщин, как она.

– Таких – это каких?

Мама неодобрительно поджала губы.

– Неблагонадёжных, – со вкусом сказала она и продолжила: – Я бы не хотела, чтобы ты имела с ней какие-то дела.

– Я только отнесу цветы. Просто школьное поручение.

Мама будто меня не слушала.

– Она реставратор. Может, директору, конечно, что-то нужно от неё, но она мне совершенно не нравится. Трое мужей, трижды вдова, бездетная. Очень заносчивая персона. И делает вид, что лучше всех нас.

Мама снова прислонила к уху телефонную трубку и напоследок бросила:

– Не выключай телефон. Отвечай на все звонки. И, если не вернёшься через полтора часа домой, пеняй на себя. Ты слышала, что убили мистера Пайнса? Так что я не шучу, Лесли, имей это в виду.

* * *

Трое мужей. Трижды вдова. Бездетная. Если мисс Бишоп не ошиблась, Селена Каллиген – мать Виктора. Неужели об этом никто не знает или мама что-то напутала? И если он её сын, почему у них разные фамилии? Его бабушка тоже Каллиген. Значит, его отец был Крейном? Где он сейчас?

За две недели Скарборо оделся по-осеннему, в золото и багрянец. Я шла через Ленточную улицу к тринадцатому дому на Оук-стрит, сверяясь с картой на смартфоне. По дороге под дубами и каштанами проезжали редкие машины, иногда попадались люди. Я уходила всё дальше от дома, в новый квартал, где никогда не была и никого не знала. Ленточная улица выглядела благополучной, с прекрасными чистенькими домами прекрасных чистеньких жителей. Район более чем благополучный. По иронии, примыкавшая к этой улице тупиковая Оук-стрит была абсолютной противоположностью.

Здесь стояли старые добротные дома. Когда-то они были тоже благополучными, но их время прошло. Каждому здесь нужен был ремонт, у каждого была беда с палисадником или с заросшим газоном. Тем не менее они были как прихорашивающаяся женщина за пятьдесят в добротном и дорогом, но уже старом и немодном пальто. Да, когда-то у здешних жильцов были деньги. И теперь, верно, они кончились.