– Вспоминай основы спасения. Всем тихо. Я тоже слышу, да. Думаю, это та глубокая рана под грудью. Послушай, Лесли, закрой доступ воздуху ладонью.
Я сглотнула и сделала что велено.
– Ребята, – проронила Дафна. – У него в боку торчит нож…
Мы были так поглощены тем, чтобы донести Вика до лагеря, что совсем забыли об этом, и теперь застыли. Никто не знал, что делать. Джек первым взялся за нож, желая его вынуть, но подскочила мисс Бишоп. Она резко толкнула Джека в сторону:
– Ничего не трогай. Принесите бинты. – Она внимательно поглядела на нас. – Мне нужно зафиксировать рукоятку со всех сторон. Вынимать нож нельзя. Дафна, найди целлофановый пакет, и быстро.
– Для чего? – Она сморгнула слёзы.
– Мы герметизируем рану, которую держит Лесли. И посадите его, пусть обопрётся обо что-нибудь спиной.
Мы помогли Вику сесть и опереться о меня. Я крепко обняла его за талию, положив голову себе на плечо, и не отпускала, пока мисс Бишоп хлопотала над ним. Она вколола ему обезболивающее из сумки, которую принесла с собой: это был верапамил. Прошло меньше четверти часа, когда сирена возвестила о приближении машины скорой помощи.
Уже потом нам сказали о пробитом лёгком, многочисленных ножевых ударах в подреберье и грудину, колотый удар в паховую область и израненной правой руке. Доктора утверждали, что Вик – счастливчик, и я была с ними впервые за долгое время согласна.
Мы покинули лагерь через три дня. Уладив вопросы с местной полицией, мисс Бишоп велела паковать вещи. Допрашивали всех, кто был той ночью в лесу. Меня продержали в унылом местном участке не меньше пяти часов. Двое полицейских, весьма вежливых, завели в отдельную комнату, серую и непримечательную, с серыми стульями и стеллажом с однообразными папками. Задавали вопросы – и про мою жизнь в Скарборо, и про школу, и про Вика. Про всё.
– Мы ждём от тебя честных ответов, – сказал офицер Хейген, внимательно посмотрев на меня. У него были серые, очень живые и блестящие глаза и взгляд цепкий, как у бультерьера. – Давай уговоримся, что будем говорить только на таком языке. На языке честных фактов. Хорошо, Лесли?
Я сказала «да». В голове щёлкнул сигнальный флажок. Ложь номер один.
Меня спросили, знаю ли я что-то об убийствах в Скарборо. «Конечно, знаю, – ответила я. – Кто не знает из горожан? Местные твердят, что убивает маньяк, а полиция всё отрицает. Говорят, что эти убийства никак друг с другом не связаны. А если не связаны, о каком маньяке речь? Лично я верю нашим полицейским, знаете ли. В конце концов, мало ли какие слухи ходят в маленьких городах».
Они связались с местным полицейским управлением. Те сообщили, что город в течение двух последних недель прочёсывали федералы, но ничего не нашли и убрались восвояси, так что никто не отметал первоначальные версии о мести убитым. Какой серийник, о чём вы, пусть целый город и гудел одним-единственным именем – Крик, который в своё время местные узнали из уст Лоры Чейз (бедняжку нашли повешенной в клинике). Но эти копы спрашивали так, словно я была проклята и притащила своё проклятье к ним в город. Я не могла винить их за это, они были правы. Покачав головой, я сказала, что знаю об убийствах столько, сколько знают остальные – из интернета, газет и телевизора. Не больше и не меньше.
Щёлкнул ещё один флажок. Ложь номер два.
Этот офицер Хейген, он был как охотничий пёс. Он шёл по следам, опираясь не только на факты, но и на свою невероятную интуицию. Он не слезал с меня, пока в деталях не расспросил обо всём, что происходило в последние полмесяца. В таких подробностях, что мне стало страшно. Он спросил, есть ли у меня подозрения, кто может быть убийцей, если тот всё же существует. Я печально сказала, что нет и что с убитыми была знакома косвенно, а с некоторыми и вовсе незнакома. В Скарборо я вернулась спустя много лет, город почти не помнила, как и город почти не помнил меня. Офицер настаивал: может, хоть какие-то догадки? И я уверенно сказала, что, на мой взгляд, это может быть кто угодно, но точно этот ублюдок – нестабильный психопат, и если он взаправду терроризирует Скарборо, то его нужно немедленно поймать. Щелчок. Флажок отстрелил, замаячил перед глазами красным цветом. Ложь номер три.
Я не думала, что Крик безумен. Он определённо ненормален, но не псих. Не из числа тех, кому поможет терапия. Пусть засунут себе в задницы по зонтику, но он не болен – разве что одержим. А это другое дело, хотя бы для меня, но другое. Я старалась ни жестом, ни единым дрогнувшим мускулом не показать, что знаю его лучше, чем кто бы то ни было – насколько возможно знать маньяка, который потрошит людей. Моя ненависть улеглась, я подышала, прошло немного времени. Я не была дурой и умела анализировать, и пришла к выводу, которым не поделилась ни с кем, что на Вика напал не тот, на кого я грешила сначала.