Безмолвный Крик

Вик схватил убийцу, но тот оттолкнул его и занёс руку со вторым ножом. Секунда – и полоснул им по смуглой щеке. Вик вскрикнул и схватился за лицо. Тогда Крик крепко схватил его за плечи, словно обнял – и ударил ножом в грудь, снова и снова. Он взялся за рукоять ножа из спины и рванул из тела. Тогда я услышала, как умеет кричать от боли Виктор Крейн.

Я застонала, сжалась, потерялась в своём горе.

Его улыбка. Я взяла его за руку и вывела за собой из раздевалки, и он был весь в синяках и ссадинах. Костёр. Его тихое пение. Взгляд, каким он смотрел на нас, когда водил по лесу. Уверенная поступь, спокойствие в каждом движении. Резкие черты не похожего ни на какое другое лицо. Его называли некрасивым, но для меня он стал гипнотически привлекательным. Я ненавидела себя за ошибки, бесконечные неправильные догадки. Всего этого могло бы не случиться, если бы не я.

– Нет! Оставь его! – крикнула я, но не смогла даже пошевелиться, оцепенев.

Вик рванулся из захвата, но тщетно. Он схватил Крика за руку, пытаясь стопорить удары ножом, и, стиснув зубы, сумел отвести лезвие от груди к предплечью. Крик бил яростно, хаотично, по всему телу, без точности и хладнокровия, непохожий на себя, и пытался удержать на месте свою очередную жертву. Вик не кричал. Он крепко сжал зубы, и между них показалась полоска кровавой слюны. Он только глухо выдыхал ночной холодный пар, напрягаясь всем телом. Под сбитой одеждой проступили очертания тугих мышц, рубашка была залита кровью. Крик схватил его за косу у основания, затем – за гребень тёмных волос на макушке. Вик отчаянно дёрнулся, когда его заставили откинуть шею назад.

Я обвинила его ни за что. Могла бы спасти, но завела в ловушку. Сил больше не осталось, я прижалась к дереву, в слезах качая головой. Смотрела в глаза Вика – глаза человека, который был невиновен и умирал. Больше я не могла бояться, бороться и сопротивляться. И я ненавидела Крика всей душой.

Ещё и ещё удар – поверхностный, нож едва пронзил предплечье и сразу вышел, чтобы обрушиться снова. И тут Вик пнул убийцу в голень. Тот взвыл от боли. Голос его показался мне грубым, чужим, незнакомым. Вик ощутил, что хватка ослабла, и ударил его затылком прямо в челюсть. Собравшись с силами, стряхнул с себя со всем отчаянием смертельно раненного животного, преследуемого хищником, а потом грузно упал грудью на древесный ствол рядом со мной. Он сдавленно вскрикнул, когда Крик в последний раз погрузил нож глубоко в его правый бок, оставил лезвие там и отступил назад, чтобы сойти с тропы и исчезнуть в темноте. Я подлетела к Вику и вцепилась ему в плечи, что-то выкрикнула, не понимая, что именно. Я не могла поверить, что всё это происходит в самом деле.

Вик завалился на бок, истекая кровью. Большие влажные пятна расползались по одежде. Я пыталась остановить кровь, хватаясь то за одну рану, то за другую, но он был сильно исколот ножом. Из горла вырвался крик, полный боли – мой крик, и я обняла его за шею и сжала в руках, прижав к груди.

В его горле громко булькнуло. Вик с силой притянул меня за шею, с усилием поднял мутный взгляд и шепнул:

– Беги.

Я не могла ему помочь, тем более не подняла бы ни в какую. Мне нужно было привести помощь, как можно скорее. Но и бросить его я не могла.

– Нет, – выдавила я и расплакалась.

Вик накрыл рану под грудью – самую глубокую – ладонью и отпустил меня, словно оттолкнул прочь.

– Беги, – повторил он и прикрыл глаза, сползая по древесному стволу на землю. Прислонившись к нему, искоса взглянул на меня. Он едва держал голову.

– А если он рядом?!

– Я и так п-покойник, если останусь здесь. Беги в лагерь. Д-другого выбора нет.

Он болезненно застонал, привалившись на бок, на мох, еловые иглы и сухую землю. Ночь была тёмной и пустой, как глаза покойника. Рубашка из бежевой быстро стала красной, как половина американского флага в День Благодарения. Тогда я поняла, что оставаться здесь нельзя.

– Ты прав.

– Да, – слабо сказал он, и меня ободрил его голос. – Вон они, ог… огни от костра. Если поторопиться, это всего пять или семь минут ходу.

– Хорошо.

Он слабо улыбнулся. Между зубов всё было красным. Глаза казались жуткими и матовыми, в них почти погас живой блеск.

На прощание я сжала его запястье и вскочила. А потом, не оборачиваясь, побежала, потому что, если поторопиться, это всего лишь пять или семь минут ходу. Крик выпотрошит Крейна и за минуту.

Лес перед глазами был чёрен, и я плохо понимала, куда бегу, но каким-то чудом всё же мчалась по нужной тропе. Иногда костёр исчезал за деревьями, и у меня замирало сердце: вдруг заблужусь? Но наконец вдали показались крыши домиков. Я набрала воздуха в грудь и крикнула так громко, как могла:

– Помогите!

Там громко играла музыка. Вряд ли меня услышали. Я решила срезать между деревьев, сойдя с тропы, и сбежала по маленькому овражку вниз, петляя по толстому ковру из мха. Внезапно из-за ближайшего широкого дерева навстречу мне кто-то вышел.

– Лесли?