Доктор Коделл откладывает в сторону столовые приборы, ее подбородок дергается.
– Я искренне сожалею, Артур, – медленно произносит она. – Вне всякого сомнения, налицо один из самых серьезных провалов в моей карьере. Вина полностью моя.
Некоторое время я перевариваю ее слова.
– Это была инициатива моей матери? Или…
– Это сделала я, – без обиняков признается Коделл. – Я сочинила переписку, опираясь на распечатку ваших сообщений, расписание поездок и ваших разговоров с Джулией. Конференция в Эдинбурге стояла в вашем календаре, я убедилась, что вы ее посетили, однако пропустила приезд Джулии.
– А фотографии?
– Искусственно созданные изображения, – поясняет Коделл. – Лицо Джулии виртуально наложено на реальную модель в реальном месте.
–
Доктор Коделл не произносит ни слова. Все понятно и так.
– Вчера вы поклялись, что никогда мне не солжете.
– Я сказала неправду, – признает доктор Коделл без гордости, но и без стыда. – Правда в том, что я буду использовать любые средства, сделаю все, что в моей власти, лишь бы спасти вашу жизнь. Я готова на все, чтобы вы уехали отсюда счастливым, здоровым и наконец вырвались из порочного круга абстиненции и рецидива, в который угодили.
– Абстиненция?! Вы о чем, черт возьми? Нет у меня никакой абстиненции!
– Есть, Артур, – возражает Коделл. – Таково мое убеждение, основанное на годах учебы, исследований и огромном количестве жизней, которые удалось спасти благодаря применению моего подхода на практике. Я считаю, что осложненное горевание, как и переживание горя вообще, если уж на то пошло, более точно описывает концепция
– Абстинентный… ассоциированный… Что за бред!
– Артур, это одно и то же, – вздыхает Коделл. – Алкоголь, азартные игры, наркотики, ваша бывшая и, несомненно, прекрасная супруга Джулия. Принципиально иная стимуляция, но, попадая в базовые биохимические процессы нервной системы головного мозга, она приводит к тем же результатам. Высокие уровни серотонина, которые регулярно вызывает один и тот же источник, с годами перерастают в настоящую химическую зависимость. Прекращение стимуляции влечет за собой дефицит окситоцина, химические сбои в организме, фиксацию[18], ангедонию[19], потерю работоспособности, саморазрушение. В плане клинических проявлений симптомы функционально иденти…
– Я не наркоман, черт возьми!
– Увы, так утверждают все страдающие от зависимости, – невозмутимо отвечает Коделл. – Мы еще поговорим об этом позже. А пока знайте – я с вами, и вместе мы справимся.
Сзади хлопают двери, раздаются шаги; сильная рука хватает меня поперек туловища и сдавливает стальными тисками, не давая пошевелиться. Меня охватывает паника, я беспомощно дергаю ногами в попытке вырваться. Но мертвая хватка Уильяма Виллнера не оставляет ни малейшего шанса. Свободной рукой он неторопливо достает из кармана куртки пластиковый шприц, зажав его между указательным и средним пальцем.
С вытаращенными от смертельного ужаса глазами я бешено брыкаюсь, силясь вывернуться из захвата.
– Мне очень жаль, Артур. – Коделл смотрит на меня с тревогой. – Мне правда очень жаль. Отчет должен был помочь как анестезия: чтобы дальнейшая наша работа прошла безболезненно. Я подвела вас, и если уж совсем начистоту, теперь нам предстоит куда более сложный процесс.
Мне в кожу вонзается игла. Поршень медленно уходит вниз, впрыскивая жидкость в вену. Тело становится ватным, сознание меркнет. Моя голова безвольно откидывается назад. Я валюсь на подставленные руки.
Перед тем, как отключиться, я слышу звук отодвигаемого доктором стула и чувствую, как волочатся по полу мои ноги. Последняя вспышка угасающего сознания дарит мне твой образ – знакомый силуэт, последняя преграда перед забытьем. Вскоре ты тоже исчезаешь, и все вокруг погружается во мрак.
Без даты
Глава 14
Первое, что я осознаю, вынырнув из забытья: мое тело сдавлено в нескольких местах. На поясницу давит поддерживающая подушка кожаного кресла, в котором я полулежу. Мой отяжелевший затылок покоится на роскошном пухлом подголовнике. На виски давят наушники с шумоподавлением. Плотно прилегающие амбушюры блокируют малейшие звуки извне. И, наконец, мои обессилевшие конечности тоже сдавлены: запястья и щиколотки привязаны к подлокотникам и ножкам кресла ремнями. Судя по ощущениям, ремни сделаны из того же материала, что и кресло – прохладная гладкая кожа. Как ни странно, я предпочел бы обычные пластиковые хомуты. По крайней мере, тогда мое пленение выглядело бы как импровизация. Но нет, я привязан к креслу, которое специально для этого предназначено. И я именно там, где и должен быть по плану моих пленителей.
– Мистер Мейсон!