Я бессильно оседаю в кресле и еще пару мгновений не открываю глаза. В преддверии неизбежного мысленно произношу клятву: что бы мне сейчас ни показали, я не запомню тебя такой. Как только доберусь до спальни, я выну из сумки твое фото – старый полароидный снимок, который взял с собой, – и буду смотреть на него весь вечер. А когда вернусь в Лондон, найду у нас в квартире все фотоальбомы и стану смаковать каждую страницу, каждое изображение до тех пор, пока нынешние чудовищные видения не растворятся в счастливых воспоминаниях.
Я медленно поднимаю голову и смотрю, как лампы одна за другой гаснут. Начинается запись, каждый кадр проникает через мою незащищенную сетчатку прямиком в серое вещество. Я едва выдерживаю пять секунд, а потом глаза начинает покалывать и жечь. Мою решимость смотреть до конца подтачивает физиологическая потребность моргнуть.
Одно моргание. Я усиленно таращу глаза, пока врачи ковыряются в огромной дыре, мерцающей алой влагой. Когда-то я клал голову на эту грудь, слушая, как бьется твое сердце. А теперь твою плоть безжалостно кромсают инструментами и бросают отрезанные куски в холодный металлический таз.
– Прошу вас! Пожалуйста! Я не могу! – тщетно кричу я в пустоту.
Сквозь пелену слез я вижу, как из твоей груди достают легкие.
Еще семь раз я смотрю, как вынимают твое сердце, а потом легкие. Больше я не выдерживаю, и четыре лампы увеличивают мою силу воли до прежде немыслимых пределов. Всякий раз меня отбрасывают туда, где бледно-серая кожа, остекленевшие глаза, разрезы, иссечения. И все начинается заново.
С каждым заходом мои чувства притупляются. У меня больше не осталось эмоций. С каждым новым эпизодом ужас и паника отступают. Единственное, что мешает, – это слезы. Глаза начинает жечь, и мне приходится прикрывать веки. Постепенно слез становится меньше.
Я беру себя в руки и, подчиняясь жестокой процедуре, в который раз распахиваю глаза. Серая кожа. Стеклянные глаза. Надрез скальпелем. Методичное изъятие сердца, легких, почек и печени.
Только одно моргание. Глаза пересохли, пока я смотрел, как внутренние органы кладут на весы, стоящие на чистом металлическом столе.
Семь месяцев пряток от истины, которая сейчас открылась, семь месяцев пряток от новостей на столике в прихожей.
Глаза жжет, но я упрямо смотрю, как зашивают разрез. В кадре видны точные движения двух судмедэкспертов. Видео заканчивается, а я по-прежнему гляжу на три горящих лампы, как будто мне вообще не нужно моргать. Через несколько секунд веки закрываются, и я роняю голову на грудь. Слышно, как сзади выключается проектор.
Совершенно обессиленный, я равнодушно, а может, и с благодарностью, смотрю, как в руку вонзается катетер. Извилистую прозрачную трубку заполняет уже знакомая мне мутная жидкость, которая устремляется в вену. Я пялюсь на три светящихся лампы и темное пространство на месте четвертой, а потом все вокруг погружается в густую черноту.
26 августа
Глава 15
Я постепенно прихожу в себя под шум океанских волн. Некоторое время слушаю прибой, наслаждаясь умиротворенностью полузабытья, и только потом открываю глаза. Я возле Института, обессиленно лежу на шезлонге лицом к воде. В этот предрассветный час мир еще не обрел красок. Пасмурное небо нависает над таким же серым океаном, их разделяет лишь темная линия побережья Уэльса.
Следующие двадцать минут я проверяю моторные функции: осторожно сгибаю непослушные пальцы рук. Пока я тренируюсь, с восточной стороны встает солнце. Облачная дымка исчезает, и взору открываются бледно-голубые небеса. Яркие лучи скользят по острову, расцвечивая газоны изумрудно-зеленой краской.
Солнце устремляется к зениту, и по моим конечностям начинает разливаться долгожданное тепло. Онемение в пальцах рук и ног проходит. Все вокруг обретает четкость, я снова ощущаю твое присутствие. Чувствую, как тебя овевает легкий ветерок, улавливаю в воздухе тончайшие нотки аромата твоих духов. Мне передается твое спокойствие.
Я будто слышу, как ты идешь ко мне, и под твоими ногами тихо шелестит трава.
– Я решила позволить вам выспаться.