Коделл останавливает запись. Главное уже прозвучало.
– Ваша теща, Лоррейн Дарси. Вы с ней много говорите о Джулии.
– Вы записывали мои телефонные разговоры? – запинаясь произношу я.
Грубое вторжение в мое личное пространство, вероятно, наименьшая из проблем: Коделл явно куда-то клонит в присущей ей неторопливой манере.
– Только два последних месяца, но у меня есть журнал ваших звонков за гораздо больший период времени. Там входящие, исходящие, частота, длительность. – Коделл сверяется с лежащими перед ней бумагами. – После того, как умерла Джулия, вы тратили в среднем по двенадцать часов в неделю на беседы с тещей. Учитывая, как мало у вас свободного времени, плюс общее состояние абстиненции, похоже, эти звонки стали для вас единственным способом человеческого общения.
Я буравлю глазами телефон на столе. Его кремовый цвет неожиданно кажется мне прокисшим и нездоровым.
– Теща тут ни при чем.
– Она переживает то же самое состояние абстиненции.
– Из-за смерти
– Да. Из-за дочери. Из-за вашей жены. Люди с одинаковой зависимостью от вещества, поведения или призрака прошлых отношений могут или положительно влиять друг на друга, поддерживая и помогая двигаться дальше, или тянуть на дно, провоцируя фиксацию.
Я насмешливо фыркаю. Теща, добрейшей души человек, бесконечно любивший тебя и меня. Слушать, как ее выставляют вредоносной, подпитывающей зависимость, просто оскорбительно!
– Мы поддерживаем друг друга.
– Вы растравляете друг другу раны, – поправляет Коделл, словно речь идет о сущем пустяке. – До того, как вы узнали, что ваше состояние излечимо, было не очень похоже, будто миссис Дарси влияла положительно. До того, как попасть сюда, максимум, на что вы могли рассчитывать, – это притупить боль. Но когда вы, исцеленный, покинете остров, любое длительное взаимодействие с тещей поставит под удар все наши усилия. Мы
Коделл протягивает мне трубку, а второй рукой пододвигает листок. На нем несколько расписанных по пунктам тезисов. Четыре предложения, составленные столь вежливо и тактично, что они кажутся почти резонными.
Мне будто перекрыли кислород. Сознание мечется между нынешним моментом и воображаемой сценой в двух сотнях километров к востоку отсюда. Тихая скромная женщина, придавленная тяжестью невыразимого горя, садится за стол, накрытый на одного, в доме, где, кроме нее, больше никто не живет. Женщина, которая максимум после третьего гудка всегда возьмет трубку городского телефона на кухне. Женщина, которая всегда рада слышать мой голос.
– Нет, – едва слышно выдавливаю я.
Коделл не опускает трубку и молча смотрит, ожидая продолжения.
– Она потеряла всех… Это излишняя жестокость.
– На первый взгляд жестокость, мистер Мейсон, но не излиш…
– Нет!!! – срывающимся голосом ору я, не ожидая от себя столь бурной реакции. – Это идет вразрез со всеми принципами, которые вы отстаиваете. Вы говорили, что хотите помочь людям жить, бороться! Такой шаг ее