Безрассудная

— Но я открываю тебе лучший вид на цветы — говорю я с улыбкой, которую она не может видеть.

Ее голос слегка дрожит.

— Нет, ты тащишь мою голову через цветы.

Я смеюсь, приседаю, обхватывая ее за спину и перекидывая через свое плечо. Медленно опуская ее на землю, я укладываю ее так, чтобы цветы окружали ее, и она улыбается мне.

Заходящее солнце падает золотыми лучами на ее лицо, голубые глаза ярко горят на фоне яркого-красного цвета каждого мака. Трудно поверить, что нечто столь прекрасное охотно смотрит на такого, как я. Я чувствую себя недостойным ее взгляда, того, как ее глаза блуждают по моему лицу.

Я качаю головой, все еще глядя на нее сверху вниз.

— Не смотри на меня так.

— Как так? — мягко спрашивает она.

— Как будто я достоин того, чтобы на меня так смотрели.

Ее ресницы вздрагивают от моих слов. Она сглатывает и поднимает руку, чтобы коснуться моего лица. Мои глаза закрываются от ощущения ее ладони на моей коже, от привилегии быть тронутым ею.

— Потанцуешь со мной? — шепчет она.

Мое сердце замирает от ее робкого вопроса.

Я открываю глаза и встречаюсь с ее взглядом, устремленным на мое лицо, она смотрит так, как я не заслуживаю.

— Сколько захочешь, дорогая.

Я помогаю ей встать на ноги, а затем помогаю ей обвить мою шею руками. Я крепко держу ее за бедра, поднимая ее ноги на мои. Она удивленно вскрикивает, на ее лице появляется улыбка, а пальцы зарываются в мои волосы.

Я покачиваюсь, прижимая ее тело к своему. Мои руки блуждают по ее спине, которая ощущается иначе без тяжелой завесы волос. Я наклоняю голову к ее голове, любуясь серебристым беспорядком, спадающим на плечи.

Я заправляю волнистый локон ей за ухо и провожу пальцами по его короткой длине.

— Ты не жалеешь об этом?

Она качает головой, грустно улыбаясь.

— Нет.

— Хорошо, — бормочу я. — Потому что мне всегда нравились короткие волосы.

— Правда? — она смеется, пока я веду нас по кругу.

— Это правда. В числе прочих вещей, разумеется, — я пожимаю плечами. — Короткие волосы. Голубые глаза. Двадцать восемь веснушек. И, — я делаю паузу, изучая ее, и наклоняю голову, — какого ты роста?

Она растерянно моргает.

— Ммм, примерно пять с половиной фунтов?

— Пять с половиной футов, — продолжаю я ровным тоном. — Ужасающая способность надрать мужчине задницу. Потрясающая улыбка. Невероятное упрямство. Волосы как расплавленное серебро. С готовностью угрожает мне кинжалом. — Я улыбаюсь ей. — Мне продолжать?

— Что дальше? Баллада написанная в мою честь? — В ее голосе звучит вызов, но на лице сияет улыбка.

Я притягиваю ее ближе, моя рука касается изгиба ее талии.

— Разве поэты — это не просто дураки говорящие причудливыми словами? — Я наклоняю лицо, чтобы наши лбы встретились. — Думаю, я подхожу под это определение, дорогая.

Она тихонько смеется, глядя вниз на цветы, которые окружили наши ноги.

Мы покачиваемся в лучах заката, ее сапоги стоят на моих, а вокруг — целое поле цветов.

Я смотрю, как ее взгляд поднимается вверх, к морю лепестков, тянущихся к небу. Мне не нужно поворачивать голову, чтобы понять, на что она смотрит.

— Последняя ночь, — тихо говорит она.

— Последняя ночь, — повторяю я.

Она кивает, крепко обнимая меня за шею.

— Тогда мы можем наслаждаться ею, пока она длится.

Мы раскачиваемся в тишине, пока ее не нарушает тихий голос Пэй:

— Притворимся, да?

Я сглатываю, ненавидя звук лжи, которая срывается с моего языка.

— Притворимся.

Глава сорок четвертая

Пэйдин

Мы сидим на ложе из красных цветов, запах которых сладкий и мягкий, а не тошнотворный и липкий, к которому я так привыкла.

Я вытягиваю ноющие ноги, чувствуя, как мою кожу щекочут лепестки цветов. Мы прошли гораздо дальше по полю после того, как закончили наш танец, и пальцы ног Кая, вероятно, онемели в ботинках. Я держусь спиной к замку, который уже совсем рядом, предпочитая игнорировать неизбежное.

— Как ты, черт возьми, это сделала?

В голосе Кая слышится разочарование, к чему, я уверена, он не привык. Он лежит на боку, опираясь на локоть, и борется со стеблями мака. Я фыркаю при виде того, что должно было быть цветочной короной, и наблюдаю, как он сминает ее в руках.

Он кивает на почти готовую корону у меня на коленях.

— Почему твоя не разваливается?

— Может быть, — медленно отвечаю я, — потому что я делаю все правильно.

От его унылого взгляда у меня из горла вырывается смешок. Лепестки проскальзывают между его пальцами, пока он пытается связать стебли и что-то бормочет себе под нос.

— Я могу держать меч обеими руками, но не могу заставить эти чертовы цветы держаться вместе.

— Честно говоря, — говорю я, прикручивая последний цветок на место, — у меня было много практики. Мы с Адиной постоянно делали их из одуванчиков.

Эта мысль вызывает грустную улыбку. Я любуюсь своей работой, а после надеваю корону ему на голову, расправляя его черные кудри.

— Ну вот. Снова стал принцем.

Он улыбается, отвлекая меня своими ямочками. Я ложусь на бок, зеркально отражая его позу, опираясь на локоть и глядя на корону. Яркие цветы контрастируют с чертами его лица, мягкими и изящными, в то время как все остальное в нем совсем не такое.