Безрассудная

— Вот, — он протягивает наполовину раздавленный цветок. Пальцы скользят по моим волосам, когда он заправляет стебель мне за ухо. — Притворись, что это незабудка.

В памяти всплывает ночь последнего бала, а также поцелуй, который так и не случился. И подумать только, что теперь, когда мы действительно должны быть врагами, мы разделили еще больше.

— Мы довольно хорошо притворяемся, — бормочу я, наблюдая за его лицом.

Он открывает рот, словно для того, чтобы высказать слова, которые долго держал в себе.

Но его взгляд скользит вниз по моей шее, по изгибу обнаженного плеча. Огромная рубашка и бретелька майки теперь ниспадают с моей руки, небрежно лежащей на боку.

Его глаза сужаются, становясь похожими на осколки льда, а затем в них начинает зарождаться буря.

Сердце, бьющееся от его взгляда, замирает от осознания того, что он видит. Я быстро сажусь, натягивая рубашку на плечи. Прижимаю руку к ткани, чтобы убедиться, что она прикрывает изуродованную кожу под ней.

— Грэй, — произносит он холодным тоном. — Что, черт возьми, это было?

Я качаю головой, ненавидя себя за то, что съеживаюсь.

— Ничего.

— Тогда дай мне посмотреть, — просит он обманчиво спокойно.

Он протягивает ко мне руку, и я, не задумываясь, блокирую ее своим предплечьем.

Его глаза пристально смотрят в мои. Сердце замирает.

— Что это было?

— Это, — равнодушно отвечаю я, — был блок. Хочешь, я продемонстрирую тебе удар?

Он невесело усмехается.

— Ты ведь это не всерьез.

— Испытай меня.

Он качает головой в недоумении. Когда он снова тянется к рукаву моей рубашки, я отталкиваю его руку, а затем направляю кулак ему в живот.

Он с легкостью блокирует удар, медленно поднимая на меня глаза.

— Ты сейчас действительно пытаешься бороться со мной?

— Зависит от того, собираешься ли ты держать свои руки при себе, — говорю я, закатывая рукав еще выше.

Его взгляд скользит по мне, а тон понижается до шепота.

— Что он с тобой сделал?

От этого вопроса вся сдерживаемая ярость выплескивается наружу в виде стремительного удара в челюсть. Я едва успеваю задеть его лицо костяшками пальцев, прежде чем он уворачивается.

Теперь мы оба стоим на коленях и тяжело дышим.

— Эй, — выдыхает он. — Я просто хочу знать, что случилось…

Еще один удар в живот, затем — в челюсть. Когда я отступаю, чтобы нанести еще один, он хватает меня за запястье, пока я не успела нанести еще какой-нибудь урон.

— Я не собираюсь с тобой драться, — сурово произносит он. — Я не буду.

Из моего горла вырывается звук разочарования, похожий на рычание. Свободной рукой я толкаю его в грудь, и этого оказывается достаточно, чтобы он упал на колени. Прижимаясь к нему всем телом, я опрокидываю нас на землю, прямо на поле, усеянное маками.

Я сажусь сверху, тяжело дыша из-за его беспокойства.

— Почему ты не борешься со мной? — мой голос срывается, а слезы внезапно застилают мне глаза.

— Потому что в следующий раз, когда я прикоснусь к тебе, я хочу, чтобы это была только ласка, — тихо отвечает он.

Я опускаю голову, зажмурившись от нахлынувших эмоций. Чувствую мозолистую ладонь на своей щеке и качаю головой, потому что не заслуживаю утешения.

— Пожалуйста, — шепчет он. — Покажи мне.

Я судорожно вздыхаю, открывая глаза, и вижу, что серые глаза уже смотрят на меня. Затем медленно слезаю с Кая и, когда он садится, я проглатываю свою гордость и осторожно стягиваю с плеча одежду.

Прохладный ветерок целует мои ключицы, словно выражает сочувствие. Я не ощущала воздуха на своей коже с тех пор, как король рассек мне кожу у Чаши.

Выражение лица Кая не меняется, как будто он надел очередную маску. Но трещина в ней все же есть. Она есть всегда. Я улавливаю, как дергается мускул на его щеке, как сжимаются его руки.

— Как он это сделал?

Я пытаюсь проглотить комок в горле.

— Мечом.

Он втягивает воздух носом.

— После того, как он провел лезвием по моей шее, — продолжаю я, приподнимая подбородок, чтобы он мог увидеть знакомый шрам в бледном свете, — он сказал, что оставит свой след на моем сердце, чтобы я никогда не забыла, кто его разбил.

Он приближается, не сводя глаз с изуродованной кожи. Его голос ледяной, отчего у меня по спине пробегает дрожь.

— Это буква «О».

Я киваю.

— Она значит…

— Обычная, — заканчивает он с отвращением. — Он пытал тебя, а ты даже не подумала рассказать мне?

— А что бы это изменило? — спрашиваю я, вскидывая руки вверх. — Это не делает меня меньшей преступницей.

— Это сделало бы тебя менее похожей на убийцу, — резко произносит он. — Почему ты скрыла это от меня?