Безрассудная

— Я не пришла на Испытания планируя убить его, когда они закончатся. Он напал на меня. — в ее глазах читается нечто пугающе похожее на мольбу, но не потому что она умоляет о прощении за свой поступок, а потому что ей нужно, чтобы я понял, почему она сделала это. — Но это не значит, что я не думала о том, чтобы всадить кинжал в его черное сердце десятки раз до этого.

Даже несмотря на ненависть, сквозящую в каждом слове, это самое искреннее, что я от нее слышал. Я ощущаю это в хрипотце ее голоса, вижу в ее дрожащих руках. Возможно, все, что было до этого момента и было фальшью, маской, сказкой, чтобы заманить меня. Но до этого момента я никогда не видел ничего более реального.

Я вздыхаю, довольный повисшей между нами тишиной, а после поднимаю с тумбы маленький таз. Меня не беспокоит, что она останется одна, пока я буду спускаться вниз, чтобы наполнить таз холодной водой. Меня не волнуют ее раны, из-за которых она изо всех сил старается не дрожать в моем присутствии.

С каждым шагом по крутой лестнице вода переливается через край. Когда я толкаю дверь мокрым ботинком, лежащая передо мной на кровати девушка, выглядит совсем не как та, которую я оставил. Ее волосы слились с ее телом, с самим ее существом, лишившись всякого цвета, за исключением багровых пятен на ее дрожащих руках. Ее невидящий взгляд блуждает по окровавленным пальцам, после чего она тяжело сглатывает и начинает дрожать при каждом неглубоком вдохе.

С Серебряной Спасительницей что-то не так.

И меня это не должно волновать.

Я видел, как травма принимает худшие формы. Видел, как она подавляет мужество, разрушает мечты и выплевывает оболочку человека. Мы хорошо знакомы с травмами.

— Иди сюда.

Команда звучит мягче в этот раз, суровость в моем голосе заглушает сочувствие. Ее глаза поднимаются к моим, расфокусированные и наполненные паникой. Она моргает, и когда она начинает говорить, ее голос срывается:

— Я… Я не могу…

— Мне не нужно знать, — тихо произношу я. Потому что нет необходимости. Мне не нужно знать, что не дает ей спать по ночам, что преследует ее в кошмарах, что заставляет ее дрожать так, как сейчас. Потому что знать это — значит знать ее. И это то, что я поклялся больше не делать.

Она — история, которую я отчаянно пытаюсь не повторить.

И для одной ночи я уже слишком сильно в этом облажался.

Я вижу, как она сглатывает, а после соскальзывает с кровати и садится на потертый пол рядом со мной. Не теряя ни секунды, она погружает окровавленные пальцы в ледяную воду и начинает энергично оттирать их онемевшими руками.

Я осматриваю ее, пользуясь тем, что она отвлеклась, позволяя взгляду задержаться на неровном шраме у нее на шее. И не спрашиваю, потому что знаю — это дело рук моего отца. Я практически чувствую, с каким усилием он делал надрез на ее коже.

Я ничего об этом не говорю, зная, что рана гораздо глубже, чем ее физическое проявление. Эта мысль напоминает мне о том, насколько я до сих пор отношусь к ее чувствам. Это сводит с ума.

Она настолько поглощена избавлением от собственной крови, что мне приходится схватить ее запястья, чтобы вернуть к реальности.

— Если ты не хочешь содрать с себя кожу, то этого вполне достаточно.

Медленно кивнув, она вырывает свои мокрые руки из моих, чтобы вытереть их об мятую рубашку, которую я достаю из позаимствованной у Гвардейца сумки. Я вытряхиваю на полк мотки грязных бинтов, и она хмурится, пытаясь распутать один из них.

— Зачем ты это делаешь? — спрашивает она хриплым голосом.

Я не смотрю на нее.

— Ну, не могу же я допустить, чтобы ты истекла кровью у меня на глазах, правда? Это просто глупо. Я не хочу, чтобы мне пришлось нести тебя всю дорогу домой.

На это она фыркает без особого энтузиазма.

— Получается у него на меня большие планы? Планы, для которых я должна быть жива.

Я молчу достаточно долго, неспешно промывая рану мокрым бинтом. Единственные звуки, которые нарушают тишину между нами — ее приглушенное шипение от боли и ровный звук капающей воды.

Когда я наконец решаюсь заговорить, то отвечаю на вопрос, который она не задавала:

— Я не знал.

Она пытается поймать мой взгляд:

— Не знал что?

— О твоем отце. Я не знал тогда. Не знал до сих пор.

Она замирает от моего прикосновения. Я не спеша подготавливаю ее бедро к перевязке, сглатываю, осторожно поднимая тонкую штанину выше. Тихо благодарю Чуму, когда она наконец заговаривает, давая мне возможность сосредоточиться на чем-то, помимо моей текущей задачи.

Ее голос на удивление мягок, и я не знаю, насторожиться мне или успокоиться.

— Ты не знал, кого ты убил той ночью?

Я сдерживаю горький смех.

— Я даже не знал, что буду должен кого-то убить. Не знал, что моя судьба настигнет меня так скоро.

— Не будь таким загадочным, — бормочет она. — Только не тогда, когда дело касается этого.

Я вздыхаю и начинаю медленно обматывать бинт вокруг ее бедра.