Безрассудная

— Мне было четырнадцать. Как раз в разгар моего… обучения с королем. Я рос, точно зная, каким будет мое будущее, но это не означало, что настанет момент, когда я буду готов встретится с ним лицом к лицу. — Она вздрагивает, когда я затягиваю бинты. — Проснувшись в тот день я не знал, что буду безжалостно убивать беззащитного человека. Не знал, что мой отец пригрозит сделать то же самое со мной, если я не пойду на это.

— Он не… — она сглатывает, делая глубокий вдох. Сомневаюсь, что агония на ее лице имеет какое-то отношение к ране, которую я уже закончил перевязывать. — Он не сказал, почему ты должен его убить?

Я слегка качаю головой.

— Впервые за три года моих миссий мне не дали никакой информации о том, кого я убиваю. Он назвал это слепым повиновением. Говорил, что Силовику больше ничего знать не нужно. Что приказы короля не подлежат сомнению.

Ее взгляд впивается в меня, глаза горят синим пламенем.

— Ты мог убивать невинных людей. Ты убивал невинных людей. — тяжело вздыхая, она отворачивается от меня и с усмешкой смотрит в стену. — И для чего? Проверить твою преданность, твою готовность слепо следовать приказам?

Я не отрываю от нее взгляда.

— Думаю, ты знаешь, что именно поэтому.

Она качает головой, как я и предполагал.

— Удивительно, что никто не благодарит меня за то, что я сделала.

Я смотрю на нее, и в груди у меня что-то сжимается, должно быть это просто мое сердце. Мысль о том, чтобы поблагодарить ее за то, что она проткнула мечом грудь моего отца, должно быть самая жестокая вещь, которую я когда-либо обдумывал. И все же каждый шрам на моем теле гудит от воспоминаний о холодных руках и кипящей ярости. Каждая из многочисленных масок напоминает о человеке, что создал их.

Может, мне стоит поблагодарить ее?

Я не помню, чтобы любил его, пока он был жив. Но сейчас? Разве смерть не раскрывает глубоко укоренившуюся преданность? Я, кажется, не могу отделить горе от любви и вины за ее отсутствие.

Она прикусывает внутреннюю сторону щеки, чтобы не поморщиться, когда начинает спускать штанину.

— Полагаю, что я должна поблагодарить тебя.

Я изучаю ее в повисшей тишине. Она больше ничего не говорит, и я удивленно приподнимаю брови:

— Я жду.

— Не слишком радуйся. Я сказала, что должна поблагодарить тебя.

Я хмыкаю, давая понять, что нахожу это забавным, а она приподнимает уголки губ в жесте, похожем на улыбку. Когда она с трудом поднимается на ноги, я следую за ней, не сводя взгляда с того места, где она стоит передо мной.

— Отвернись, — приказывает она.

— Извини?

— Отвернись. Я хочу переодеться, — она взмахивает руками, призывая повиноваться.

— Не знаю, — вздыхаю я, приваливаясь к стене, — откуда мне знать, что ты не выпрыгнешь в окно за моей спиной?

Она с недовольным видом хватает одолженную влажную рубашку.

— Единственное, что я собираюсь сделать, когда ты повернешься ко мне спиной, это воткнуть в нее кинжал.

— В таком случае, ты не поможешь…

Сумка врезается мне прямо в живот, но я успеваю ее поймать.

— Просто отвернись, — она фыркает, в ее глазах вспыхивает вызов.

Я неторопливо поворачиваюсь и просто смотрю на стену впереди. Она не пытается заговорить, оставляя меня слушать шуршание одежды, падающей на пол. И теперь, когда я попробовал ее губы на вкус, становится тяжело не желать их, особенно когда знаю, что не должен этого делать. Так что это точно не поможет.

— Теперь я могу повернуться? — спрашиваю я со вздохом, когда кровать позади меня скрипит.

— Тсс, я пытаюсь заснуть.

Я оборачиваюсь и вижу, что она растянулась на одеяле; украденная серая рубашка поглощает ее целиком. Широко раскинув руки и ноги, она пытается занять как можно больше пространства на кровати. Это зрелище настолько неожиданное, что я чуть не давлюсь смешком.

— Что за…

— Прости, — говорит она, закрыв глаза и изогнув губы. — На кровати больше нет места.

— Я это вижу, — сухо отвечаю я.

Когда я стягиваю одеяло на котором она лежит, ее глаза распахиваются.

— Что ты…

— Иду на компромисс, — обрываю я. — Если ты занимаешь кровать, то я по крайней мере, забираю одеяло.

— Ладно. — Она коротко кивает, устраиваясь на подушке, по которой разметались ее волосы.

Я выхватываю вторую подушку из-под ее головы, и безуспешно пытаюсь ее взбить.

— И это я тоже забираю.

Она стреляет в меня взглядом, после чего переворачивается на бок и заворачивается в простыни.

— Договорились.

С этими словами я отправляюсь на жесткий пол рядом с ее кроватью. Одеяло колючее, а в подушке практически нет смысла, но я спал и в худших условиях.

И все же я не могу отделаться от мысли, что в другой жизни, в другом времени, в других обстоятельствах, если бы мы выбрали друг друга, то я бы лежал в этой постели рядом с ней.

Глава семнадцатая

Пэйдин

— Я собираюсь задушить тебя подушкой примерно через пять секунд.

Я издаю стон, блаженно игнорируя угрозу принца, и еще глубже зарываюсь в грубые простыни. Это уже третье и, вероятно, последнее предупреждение, которое он готов мне сделать. Осознавая это, я с радостью игнорирую Силовика рядом с моей постелью.