Безродный

Принесли топоры. Двое крестьян вышли чуть вперёд и начали рубить дверь. Стонало дерево, ходили ходуном доски. Внутри хаты послышались испуганные вскрики. Несколько камней полетели в запертые изнутри ставни.

Хлипкая перегородка, закрывавшая вход в низенький, неказистый, покосившийся домик, рухнула. Пятеро мужиков ворвались внутрь. Послышался женский вскрик. Звуки борьбы. В глубине хаты раздался треск и сразу за ним с грохотом разбились несколько горшков.

Спустя минуту снаружи показался один из мужиков. На его правую руку были намотаны волосы, за которые он тащил упирающуюся Иону. На девушке была лишь просторная ночная рубаха, спереди уже перепачканная кровью. Отойдя на пару шагов от хаты, мужик чуть ослабил хватку, а потом неожиданным резким движением швырнул девушку прямо в толпу. Несколько человек тут же скрутили её, заставив согнуться в три погибели, а остальные крестьяне одобрительно закричали.

Следом из хаты вывалилась и шлёпнулась в дорожную пыль одна из бабок ионы. Кмет, отвесивший ей знатного пинка появился следом. По серой ткани его рубахи возле правого плеча расползалось тёмное пятно.

— Ножиком меня пырнула, сука! — сказал он, от всей души пиная бабку в живот.

— Ведьма!

— Убить!

Толпа взорвалась возмущёнными криками. В несчастную полетели камни. Один попал ей в висок и она тут же распласталась по земле, пытаясь прикрыть голову руками, и протяжно завыла от боли и отчаяния.

С последней «ведьмой» возились долго. Несколько минут. Наконец из хаты показался ещё один мужик, тащивший её бесчувственное тело за руки. Другой держал ноги. Последний из нападавших оказался с пустыми руками. Его шатало, как пьяного. С рассечённого лба свисал кусок кожи. По лицу текла кровь.

— Эта сука приставилась сразу, как мы вошли. Видать, со страху, — объявил один из мужиков, бросая под ноги толпе бесчувственное тело, — Решила сбежать от правосудия.

— Хрен там!

— Сожгите труп! Пусть боги с ней лично поквитаются!

— Давайте к ратуше! Там разведём огонь и покараем их пред очами богов и людей!

Люди подхватили двоих женщин и труп, и толпа двинулись обратно. На главную площадь. По дороге к ней присоединялись всё новые и новые линчеватели. Промелькнуло даже несколько знакомых лиц из ополчения. Похоже, что, Беррен с ними закончил.

Идей, как отговорить разбушевавшихся крестьян от задуманного, так и не было. Если я сейчас открыто выступлю в защиту этих женщин, меня обвинят в сговоре с ними. В ведьмозаступничестве и чёрт знает в чём ещё. Не думаю, что у толпы возникнут хоть какие-то трудности в сооружении четвёртого костра. Тут надо действовать хитрее и тоньше. Но как? Зараза, времени всё меньше.

Посреди площади несколько человек уже вкапывали толстое сосновое бревно. Очевидно, оно должно было заменить столб, к которому привязывают обвинённых в ведьмовстве, перед тем, как поджечь под ними дрова. Откуда-то со стороны западных ворот двое крестьян тащили толстые, смоченные водой канаты. Такие перегорят далеко не сразу. Приговорённый уже успеет погибнуть в страшных мучениях, прежде чем путы разожмут свою смертельную хватку.

— Где ещё брёвна? — послышался из толпы рёв кузнеца, — Тащите их сюда! Нечего тянуть! Пускай боги получают всех троих сразу!

— Давайте дрова и масло! — крикнул кто-то, — Да побольше! Чтоб огонь стоял до небес.

Люди засуетились. Некоторые поспешили к окраинам селения, другие ввалились в ближайшие хаты, в поисках всего необходимого. Четверо пошли копать ещё две ямы, для новых столбов.

Надежда была одна. Что сейчас, вот-вот на площади появится капитан или староста и прекратят весь этот балаган. Но ни того, ни другого, как назло не было видно. Вернон тоже предпочёл не высовываться. Может, он, не разобравшись, подумал, что это по его душу пришли? Хрен знает, но на его месте я бы тоже предпочёл не лезть к взбесившейся толпе. Зараза, а ведь получается, что я остался один на один с этой проблемой. Придётся расхлёбывать самому.

— Смилуйтесь, люди, — заплакала Иона, — Что мы вам такого сделали? Чем прогневали так, что вы решили нас убить?

— Молчи, ведьма! — кмет, державший девушку, ударил её по лицу. Раскрытой ладонью, наотмашь, — Раньше надо было скулить, когда у тебя рука на невинное дитя поднялась!

Толпа вновь разразилась негодующими воплями.

— Убийца! Шлюха паршивая!

— Она заключила договор с отродьями подмирья! Душу младенца в обмен на ведьмовскую силу!

— Заткните ей рот, пока она на нас порчу не навела!

— Тащите молоток! Выбьем ей зубы!

— Будь я лет на двадцать моложе, — хищно оскалилась бабка, которую держали рядом, — Запихала бы этот молоток тебе в гузно так, что он у тебя изо рта бы вышел, вместе с зубами. Пошто Агнешку убили, суки? Пошто, я спрашиваю? — её голос дрогнул, а из глаз покатились слёзы, — Пропадите вы пропадом! Чтоб вас всех пожрало подземное пламя! Чтоб та, которую вы уже сожгли, вернулась из небытия и убила каждо…

— Она проклятья насылает! Заткните ей рот! — заорали в толпе.

Крестьянин, державший бабку, среагировал быстро. На макушку несчастной старухи обрушился его здоровенный кулак. Она тут же замолкла и обмякла.