Безславинск

Почти все безславинские милиционеры сразу перешли на сторону нацгвардии Украины — сработал их неизменный принцип: «И вашим, и нашим — за пятак спляшем». Каратели согнали взятых в плен ополченцев во двор отделения милиции, которое находилось за домом культуры. Полсотни людей осыпали фосфором. В страшных муках ополченцы тлели заживо. Старлей милиции Ябунин И. Г. принимал активное участие в казни тех людей, с которыми совсем недавно сидел за свадебным столом и поднимал стаканы с горилкой за «Независимый Донбасс», желал разгрома «Грязному воровитому сброду померанчевых», кричал «Даёшь Новороссию».

Заложникам из мирного населения сказали: «Смотрите, такая же участь ждет и вас, если не выдадите других ополченцев».

Женщин и детей погнали на площадь Ленина.

Некоторые спасшиеся ополченцы слышали отчаянные крики:

— Папочка, выходи, заявись ихнему командиру, а то всех нас побьют, сожгут на огне… Первой будут жечь маму, потом нас…

Неистово кричала и Вика:

— Генка, дорогою мий, виходь. Врятуй нас! Спаси нас з сином…

На площади стояло два танка и три БТР. Людей подогнали к изрешеченному пулями зданию дома культуры. Командир нацгвардии, которую местные жители называли исключительно «Каратели», взобрался на танк, взял в руки рупор и заговорил:

— Внимание! Жители Безславинска! Вы обязаны немедленно выдать нам всех ополченцев, которые остались в городе, в противном случае…

— Вика! Вика! — послышался надрывный женский крик. То была прокурорша Ромакова. Она бежала к толпе людей, босоногая, с растрепанными волосами, в перемазанном кровью сарафане. В руках у неё была бескозырка, вся в багровых пятнах.

— Мама Света! Мы тута! Мы тута! — отозвалась из толпы Вика, державшая за плечи своего сына.

— Генку, сына моего единственного убили-и! — оказавшись в толпе и встретившись с невесткой, Степанида Владимировна упала на колени.

— Як убили? Коли? — дрожащим голосом спросила Вика.

— Только што, на баррикаде. Голову оторвало моему сыночку единственному-у. И Ваньку, племяша, тоже убил-и! Паразиты! Фашисты! — захлебывалась слезами безразличная к чужому горю прокурорша, упала на асфальт и рыдала громче сирены. К ней поспешила матушка Анисия, принялась успокаивать.

— Что же вы творите? Мы же братья во Христе! — раздался из толпы чей-то старческий голос.

Вике показалось, что в живот ей воткнули граненый штык и стали медленно им вращать. Она, едва передвигая ноги, подошла к танку, положила руки на гусеницы и заговорила с таким презрением в голосе, что даже командиру украинской армии сделалось не по себе.

— Ви не визвольна украинська армия! Ви самая настоящая Дивизия СС «Галичина»! Ви внуки тих ублюдкив, яки були добровольцями пид час вийни з фашистами, яки своих же живцем палили! У тебе ж на лоби свастика з народження у вигляди риднои плями стирчить. А замисть серця диявол в твоий души заправляє!

— Мама, не треба! Перестань! Поглянь, який цей дядько не хороший! Пидемо звидси! Не треба, мама! — кричал Рыжий жох и вис на Викиных руках.

Командир принял решение, рукой поманил убийцу Таньки Сметанкиной — садиста прапорщика Терехова, отдал ему приказ, тот сатанински ухмыльнулся, подозвал солдат и они беспрекословно начали действовать. Трое бросились к близлежащим дворам, четверо подскочили к Вике с сыном. Двое схватили Рыжего жоха, потащили его к большому стенду у входа в дом культуры, двое других поставили Вику на колени неподалёку от этого стенда. Скоро вернулись и те солдаты, которые были посланы во дворы. Они принесли все необходимое для задуманной командиром экзекуции.

Вика начала вырываться из рук бойцов и тут же получила прикладом в грудь. Послышался хруст ломающихся рёбер.

Расправив руки мальчишки, солдаты прислонили его спиной к стенду, прапорщик Терехов повязал ему на голову георгиевскую ленточку, сорвал с пацана футболку и шорты, солдаты приподняли его хрупкое тело повыше. Прапорщик Терехов приладил к запястью Рыжего жоха большой гвоздь и замахнулся молотком.

— Мамуся, врятуй мене! Врятуй! — пронзительно закричал пацан, и следующий крик его был уже от невыносимой боли — здоровенный прапорщик мощно ударил молотком. Следующие удары пришлись на другое запястье, на ступни ног. После Михаил Терехов достал нож и нанес два глубоких надреза под ребрами, потекла кровь, и Рыжий жох умолк — потерял от шока сознание.

Замолкла и Вика, смотревшая на это всё ополоумевшими глазами.

Наступила жуткая тишина, даже собаки перестали лаять, и птицы больше не пели.

Толпа, окруженная дулами штурмовых винтовок, упала на колени. У женщин и детей нестерпимо горели на глазах слезы. Многие начали креститься. Неожиданно послышался дрожащий голос матушки Анисии, сидевшей на асфальте рядом с бессознательной прокуроршей:

— Отче наш, иже еси на небесех!

Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое,

Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли.

Хлеб наш насущный даждь нам днесь;

И остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим,

И не введи нас во искушение,

Но избави нас от лукавого.

Яко Твое есть и Царство, и сила, и слава,

Отца и Сына, и Святаго Духа

И ныне, и присно, и во веки веков.

Аминь!