Безславинск

Минуя обугленные останки выгоревшего дотла сарая деда Кузьмы, старлей Ябунин притормозил, глянул на то, что осталось от его трактора — обгорелый скелет сельскохозяйственной техники печально стоял у поваленного забора. Пару дней спустя после свадьбы, ранним утром, кто-то под шумок обложил трактор соломой и поджёг. На следующий день в рапорте написали: «Причиной пожара стало занесение открытого источника огня неустановленными лицами».

— Пидорасы! — рявкнул Ябунин И. Г. в адрес неустановленных лиц.

После массированного обстрела и атаки Безславинска, случившегося неделю назад, когда разбомбили больницу, проломили крышу легендарного сельмага «ЕПРСТ», сожгли складские помещения, разгромили почти все жилые пятиэтажки, обрушили трехэтажные дома, разнесли немало домов в частном секторе, спалили школу №13, разграбили всё, что можно было разграбить, и постреляли десятки мирных жителей, Людон, как и многие обитатели Отрежки, практически не выходила из дома.

«Трясётся шалава за свою погану шкуру», — так, в том числе, сильно шепелявя и едва ворочая языком, говорил про неё и дед Кузьма, который, не просыхая, допивал прокурорскую «пятитравку» после смерти сына и событий на площади Ленина. Одним из немногих уцелевших домов Безславинска стал особняк прокурорши Ромаковой. В нём было суждено провести унылый остаток своей жалкой жизни безногой Степаниде Владимировне и её одноглазому, беззубому и безухому мужу, пораженному циррозом печени. Ухаживала за супружеской парой инвалидов младшая сестра бывшей судьи и бывшей прокурорши — кривая и немая Дуняша. «Пир во время чумы» закончился, в качестве напоминания о нём на круглом обеденном столе в каминном зале остался стоять так и не начатый свадебный торт, превратившийся со временем в сухарь с заплесневевшими шоколадными цветами.

У крыльца под старым тополем по настоятельному требованию Степаниды Владимировны устроили две могилы, на мраморных плитах которых значилось: «Безвременно ушедшему Любимому Айдару…» и «Безвременно ушедшему Любимому сыну…»

В Безславинске и его окрестностях шли массовые обыски как уцелевших, так и разгромленных домов, облавы превратились в норму. Черные пятна пожарищ уже не дымились едкой гарью, но запах сырости и дыма по-прежнему висел над всеми дворами и районами Безславинска.

Навсегда запомнят люди те дни, когда после вторжения украинской нацгвардии в провинциальный городишко Безславинск, расположенный на Безславинской возвышенности в месте слияния двух рек, Собачеевка и Татарка, окруженный красивыми лесистыми холмами и пахучими зелеными лугами, дымились сожженные руины. На улицах валялись вздувшиеся туши животных, у некоторых вывалились на пыльную землю жирные кишки, густо усыпанные фиолетовыми мухами, на головах навек уснувших людей запеклись черные сгустки крови. На площадь стаскивали на носилках погибших ополченцев, клали штабелями. К трупам с плачем рвались женщины. Мужчины — друзья и родственники погибших — стояли на площади, опустив головы.

Инспектор Ябунин метался около убитых, проводил опознание. Теперь старлей был на стороне украинской нацгвардии и старался выполнять каждое её распоряжение.

Труп Генки лежал вниз тем, что осталось от размозженного лица. Со стороны казалось, что он, оставшись лишь с половиной головы, внимательно слушает асфальт. Из похолодевших его пальцев с трудом вырвали автоматный рожок.

Вахлон-братик притих на правом боку, выставив вверх культю левой руки. Раздробленная нога вывернулась в сторону. Мертвым он выглядел ещё меньше. Ухо Вахлона казалось светло-желтоватым, как однодневный грибок.

Изиль Лелюдович Огрызко валялся, раскинув толстые волосатые руки. Его длинные седые волосы были залиты запекшейся кровью. У правого виска чернела большая рана от осколка, пойманного им во дворе собственного дома. Именно в тот момент, когда директор школы утром вернулся от брата и распахнул калитку, в его дом влетел снаряд. Начался пожар, потушить который никто не торопился…

Обугленные останки Ланы Дмитрины было сложно опознать из-за сильных ожогов на лице, но, по иронии судьбы, она лежала вплотную к трупу директора школы. Можно предположить, что их души кружились в легком полёте над площадью или, что вероятнее, подобно жабам ползали вокруг своих бездыханных тел и беседовали:

— Вот, жирдяй! Хотел моей смерти, а сам тоже подох!

— Ну ты, жаба мезозойская, пасть заткни! Посмотри, какая лежишь, как куча говна, сажей намазанная!

— Заткни хайло! Во всём сплошной обман! — бранилась разъяренная Светлячок. — Говорили же, что после смерти люди делаются снова молодыми и красивыми! А мы с тобой ещё хуже выглядеть стали!

— О Боже! Я думал, что хоть на том свете от тебя избавлюсь, а ты теперь постоянно вокруг меня ползать будешь?!

Другие на их месте побранили бы друг друга да разошлись. Но, видимо, им суждено вечно истязаться! Вечно тиранить друг друга самыми последними словами! Заслужили…