Безславинск

Илия завалился вниз лицом прямо у напольного подсвечника. На затылке сквозь белоснежные волосы проступило кровавое пятно.

— Тикай, братва! Асусенчик, ноги надо делать! — вырвалось у самого юного грабителя, засовывавшего в мешок старинную икону Николая Угодника.

— Заткнись, сопляк! — зарычал кавказец-бородач на белобрысого пацана. — Слушайте сюда все! Быстро всё сгребайте, старика грузим в багажник и валим отсюда!

«Добровольцы» забирали всё, что блестит. Их главарь разбил стекло чудотворной иконы и сгрёб золотые и серебряные украшения, которые с чистыми помыслами приносили прихожане к этой иконе, прося о скорейшем окончании войны.

В дверях появилась Милуша. Грабёж запомнился ей на всю жизнь в мельчайших подробностях. И мужчины в униформе, торопливо срывающие со стен иконы, и тело отца, неподвижно лежащее лицом вниз, и лужа крови около его головы…

— Помогите-е! Храм грабя-ат! Помоги… — завыла Милуша, но рот её заткнул широкой ладонью бородатый Асусен Акаков.

Глава 9 Ночное попоище

Над танцевавшими в обнимку Вахлоном и Анной горел самодельный оригинальный светильник, который напоминал небольшой воздушный шарик молочного цвета, — давнишний подарок Генке от местного художника. Вокруг светильника весело кружила мошкара и ночные мотыльки. Играл слезливый шлягер малоизвестного русского исполнителя, напоминавшего на своих концертных плакатах потрепанного кота Базилио из сказки про Буратино.

— Что у тебя за имя такое — «Вахлон»? — поинтересовалась Анна.

— Валон — это самый крупный пляж сейшельского острова Маэ, — высокомерно пояснил Вахлон, — Там тусят вахлоны, то есть сибариты.

— Ничего не поняла. Кто такой сибарит?

— Праздный, избалованный роскошью человек.

— Ты избалован роскошью? — удивилась Анна.

— Типа того… А ты пробовала танцевать стриптиз? — резко сменил тему разговора Вахлон.

— Какой ещё стриптиз? — удивилась Анна, причём её вопрос звучал скорее как: «Где бы и кому я его могла танцевать?».

— Ну, медленный такой, как в ночных клубах девчули выдают, — пояснил Вахлон, облизав потрескавшиеся губы.

— Во-первых, мне не интересно танцевать стриптиз, а во-вторых, я никогда не бывала в ночных клубах.

— Это поправимо. Кстати, слушай-ка, я ведь могу поспособствовать твоему поступлению в балет.

— Ты хочешь сказать, в Академию танца?

— Ну, да, да, в академию. У меня завязки и там имеются. Да и вообще, когда приедешь в Питер, можешь прямо у меня зависнуть на какое-то время.

— Давай не будем забегать так далеко вперёд. А вот по поводу помощи при поступлении — я была бы признательна тебе. Это действительно моя самая большая мечта — посвятить себя танцу. Я без этого не могу жить.

— Значит, замётано. Приедешь в Питер — я тебе помогу! А для начала махнём перед Питером на моём байке в европейскую столицу проституции! До сентября я абсолютно свободен!

— Куда-а?

— В Одессу! Так её теперь все называют. Готова? Хотя там, правда, тоже иногда постреливают, но вроде бы не так, как здесь.

— Иногда постреливают?! Да там совсем недавно три сотни людей заживо сожгли вместе с домом профсоюзов! Чистый фашизм! И Одесса сдалась, пала перед Киевом на колени! Нечего мне там делать…

— Ну, и чёрт с ней с этой проституткой-Одессой! Можем и здесь тусануть не кисло… И вообще, я даже не ожидал, что у вас тут реально воюют! Круто!

— Вообще-то у нас гибнут и пропадают люди, и ничего крутого в этом нет!

Анна попыталась высвободиться из «танцевальных» объятий Вахлона, но тот взял ее руку,

— Перестань! Я же просто прикалываюсь! Ну, характер у меня такой, юморной, как у солдата Швейка. Он же тоже во время войны юморил, а ты сразу всё в штыки воспринимаешь.

— Две недели назад укрофашисты у меня на глазах изнасиловали и похитили одноклассницу, с которой я дружила. А ведь мы просто возвращались домой, шли по лесу из деревни, где живёт её тётка. Надеялись разжиться продуктами… Я чудом спаслась. Убежала под свист пуль. Её не могут найти до сих пор, только вещи сыскали…

— Прости, не хотел делать тебе больно, — остановившийся Вахлон почувствовал, как задрожала нежная, мягкая рука девушки, пытаясь высвободиться, но этого не произошло, и пальцы Анны покорно легли меж его пальцев. Они продолжили свой медленный танец.

* * *

Ожившие воспоминания перенесли Анну на ту лесную поляну, освещенную вечерним солнцем, где она с подружкой была захвачена врасплох четырьмя бойцами нацгвардии. Онемевшие девушки, прижавшись спинами к широкому стволу векового дуба, стояли не шелохнувшись, неотрывно смотрели на распоясавшихся солдат. Те, словно одурманенные своей властью и силовым преимуществом, глумились, как могли.

Особенно их привлекала своей скороспелой зрелостью прижимавшая к груди сумку с продуктами Танька Сметанкина, рыжая, косастая да губастая, с ямочками на розовых щеках — ну прямо Марфушенька-душенька из фильма «Морозко», требовавшая: «Хочу жениха! Хочу богатство! Хочу! Хочу! Хочу!»