Безславинск

Вместе с Богданом, «оседлавшим» Таньку, прапорщик начал надувать её ножным насосом, словно воздушный шар, вставив шланг в анальное отверстие. Через какое-то время живот девушки стал явно увеличиваться в размерах, что причиняло неимоверную боль практически всем её внутренним органам.

Когда Танька достигла вида беременной женщины на сносях, Терехов перестал качать, забил еще один кляп в её анальный проход, чтобы воздух не смог выйти из тела, и снова подвесил девушку за руки на перекладине.

Затем он установил зеркало таким образом, чтобы она могла видеть свое отражение полностью.

— Ну, вот! — констатировал прапорщик, — Теперь начинается самое интересное! Богдан, вяжи ей копыта и сгребай под неё солому!

— Ти що задумав? — вырвалось у солдата, отлично знавшего ответ на этот вопрос.

— А то ты такой дебил и сам не понял, что мы сейчас будем делать! Ведьму предадим анафеме!!

— Що ми зробимо? — окончательно растерялся Богдан.

— Фильм будем снимать! Ха-ха! Ведьма из Блэр номер ноль!..

Когда Анна добежала до первого железобетонного блокпоста, когда несколько ополченцев отважились пойти с ней обратно в лес на поиски Таньки Сметанкиной, было уже поздно. К своему счастью, они не нашли замученное до смерти тело девушки и труп Остапа, лежавшие вместе в подвале заброшенного дома, куда их оттащили предусмотрительные Богдан и Михаил Терехов, уложив в абсолютно непристойной позе —Танька на спине с широко расставленными обугленными ногами, Остап на ней со спущенными штанами.

Прапорщик добился-таки своего — «акт совокупления» между Сметанкиной и рядовым Остапом состоялся!

* * *

Генка очнулся в объятиях «донецкого корреспондента», пытавшегося усадить первого на стул. При этом объятия Олежи Валерича носили явно двусмысленный характер, поскольку были они чрезмерно трогательными. Причем, будучи злодеем по натуре, господин «корреспондент» не воспринимал свою сексуальную ориентацию как злодейство, скорее, как порок или пагубное пристрастие, которое иные либералы от эроса политкорректно назовут «широтой сексуальных интересов».

— Какой морячок-то тяжеленький у нас, — приговаривал латентный «корреспондент», буквально лапая Генку.

— Чо за херня? — пробубнил жених, приходя в себя.

— Вот что значит состоять в интиме с женщинами — одни страдания, одни муки, — мурлыкал Олежа Валерич. — Получил по лбу?

— Да уж… переборчик явно вышел.

— Давай стряхну с тебя пылищу противную… — Олежа Валерич боялся: не заподозрил бы его преждевременно морячок в похабной хитрости. — С рубашечки беленькой, с плечиков…

— Да ладно уже, я сам, — оттолкнув заботливого «корреспондента», жених покрепче уселся на стуле.

— Я, дорогой Геннадий, — не отставал латентный господин, — хочу взять у тебя… Интервью о службе в ВМС Украины. Это будет опубликовано в ближайшем номере передовых изданий.

— Давайте не сейчас…

— Хорошо-хорошо! Можно чуть позже, — тихо согласился Олежа Валерич и провел языком по своим сдобным губам так, будто облизывался перед трапезой, основным блюдом которой будет Генка.

«Ну почему у нас так мало времени?! Я бы с этим морячком поборолся бы без трусов…».

«Что-то мне не нравится этот корреспондент. Уж больно слащавый. На пидора смахивает. А где, кстати, моя женушка распрекрасная, которая меня же и вырубила?».

Господину «корреспонденту» Генка в своей тельняшке напоминал одного из многочисленных участников гей-парада, состоявшегося в мае прошлого года в Киеве. Тогда Олежа Валерич в привычной ему роли «корреспондента» находился в кругу евродепутатов, гордо шагавших в небольших, но тесных колоннах украинских геев и лесбиянок.

Оглядываясь по сторонам, он услышал вопль из окна жилого здания, обращенный длинноногому «морячку» на шпильках, в чулках и одной тельняшке, заменявшей ему платье: «Эй, ты, полосатенький! Идёшь со всеми вместе в Европу через жопу?».

Из колонны демонстрантов в адрес неизвестного оратора посыпались ругательства и проклятия вперемешку с проклятиями в сторону России.

«Ну наконец-то, — подумал в тот момент господин „корреспондент“, — теперь истинный украинец не только русофоб, но и гомофил!»

* * *

Кроме Вахлона и Анны, на танцплощадке качалось ещё три пары молодых людей, а ближе к столу с аппаратурой танцевали сильно захмелевшие Людон и участковый Ябунин. Людон перетанцевала со всеми. И только к концу вечера пригласила Ивана Геннадьевича. Тот, уже без рубашки, в одной ситцевой майке, потный, лохматый, встал со стула, глупо переступая с пятки на носок, и хотел покружиться, но споткнулся и с грохотом рухнул.

— Я воевал в Чечне! — взревел Иван Геннадьевич, — У меня три ордена Мужества! А вы со мной как со скотиной обращаетесь?! Да я вас всех! Да я! Да мой дед — кавалер трёх орденов Боевой Славы!

— Слышь ты, герой хренов, успокойся уже! — не смогла стерпеть Людон самохвальства и откровенного вранья Ябунина.

Участковому помогли встать, и он повис на Людон, едва удерживающей такого слона в ритме танца. Руки участкового, сплошь покрытые псориазными бляшками, лежали не на пояснице партнёрши, как это обычно принято, а прямо на её ягодицах, что смотрелось весьма неэстетично.