Безславинск

— Пей, давай! Не понимай он, понимаешь ли! — злобно рявкнул Вахлон и обратился ко всем присутствующим: — По русскому обычаю на свадьбе не выпить за молодых — все равно что родину предать!

Не совсем понимая, что именно от него требует наглый мотоциклист, МарТин поискал глазами своего деда. Нашёл он его не сразу. Натаныч присутствовал и одновременно с тем отсутствовал на свадьбе.

Натаныч, эх, Натаныч! Не сдержал данное слово жене, набрался лишнего и уже лежал лицом в салате. Его худые жилистые руки торчали, разбросанные по столу, из коротких рукавов рубашки. На шее, напоминавшей джутовую верёвку — настолько она была волосатая и перекрученная — висела потемневшая серебряная цепочка с распятием в память об «искупительной жертве». Кажется, лишь сейчас директор школы разглядел, насколько костляв, жилист и прокален был этот харьковский Натаныч в сравнении с ним и его земляками-мордоворотами. Даже жених Геннадий (культурист-самоучка) блестит, как полнеющий сазан. И он с ревностью самого близкого Натанычу человека осуждал пустую болтовню других, не думающих о жалком финансовом положении и здоровье старого еврея: «Подколоть, съязвить и насмеяться все умеют, а вовремя помочь, понять и пожалеть не догадываются, или, что ещё хуже, не желают. Да ещё вот и внук у него какой-то дебил никудышный…». Посмотрев на МарТина с жалостью, Изиль Лелюдович показал ему жестом — пригуби, мол, и всё. МарТин понял знак директора, оглянулся по сторонам, поймал взгляд Анны — она поднималась по ступенькам в особняк под ручку с прокуроршей Ромаковой. Вспомнил, как она пила вино, вспомнил, как Вахлон запрокидывал горилку, взял в руку стакан и задумался:

— «Пробило двенадцать. И вдруг — щёлк! — раскрылась табакерка. В этой табакерке никогда и не пахло табаком, а сидел в ней маленький злой тролль. Он выскочил из табакерки, как на пружине, и огляделся кругом. — Эй ты, оловянный солдат! — крикнул тролль. — Не больно заглядывайся на плясунью! Она слишком хороша для тебя. Но оловянный солдатик притворился, будто ничего не слышит. — Ах, вот ты как! — сказал тролль. — Ладно же, погоди до утра! Ты меня еще вспомнишь!»

И, тихо сказав вслух «Ты меня еще вспомнишь!», МарТин поднёс к губам стакан, начал пить, но почти все сразу стало выплескиваться назад. Ведь МарТин никогда раньше не пил самодельной горилки и даже не мог себе представить, какая это мощная, ядрёная жидкость! А уж горилка прокурорши Ромаковой соответствовала по всем параметрам настоящему украинскому крепкому напитку, получившему широкое распространение в период становления Запорожской Сечи, то есть в начале XVI века, и по сей день слывущему уникальным напитком земли украинской. Гнала его Степанида Владимировна медленно, не доводя «гонку браги» за половину ее первоначального объема, что давало градус весьма высокий. Настаивала его на травах полевых и ласково называла «пятитравка моя убойная».

На протяжении многих лет ночью и днём прокурорша торговала своей пятитравкой убойной, выдавая через заборную дырку, оснащенную «кормушкой». Кому бутылку, кому банку трехлитровую, а кому и просто в стакан наливала да огурчик солененький подсовывала, чтобы повеселее получалось.

Короче говоря, не бог весть сколько Ромаковской горилки попало внутрь МарТина, правда, того, что он всё-таки успел выпить, вполне хватило: в ушах у него стоял звон, глаза были широко открыты, но он никого не видел. Уже минуту спустя лондонский подросток, закатив глаза, рухнул без сознания наземь рядом с бескозыркой безславинского жениха, которая напоминала ему сказочную двухвостую рыбу, живущую на дне морском.

Вахлон ликовал! Причём его радость была, как у спортсмена, впервые взявшего на олимпиаде золотую медаль.

— Йес! — щёлкнул он языком и задористо подмигнул мужичонке-баянисту.

* * *

Разговор Степаниды Владимировны и Анны поначалу не клеился. Оказавшись на просторной кухне-столовой особняка, Анна неожиданно для себя самой растерялась, стояла под пытливым взглядом грузной, суровой женщины побледневшая, безмолвная.

— Ну, сиротинушка, только не говори, что тебя обидел мой племяш или что тебе нужны деньги! А то я с этой свадьбой поиздержалась шибко…

— Нет-нет, Степанида Владимировна, дело не в деньгах и не в вашем племяннике, — оправдываясь, заговорила Анна, которая терпела и упомянутого Вахлона, и саму свадьбу только ради вот этого доверительного диалога.

— Выпьешь? — перевела с Анны свой взгляд на стол прокурорша, отыскивая на нем бутылку и рюмки.

Анна отрицательно качнула головой.