Безславинск

— Привезла я ему другой мобильник, новый. Кстати, я и сама жизнью рисковала, когда ехала. Ма, пойми же ты наконец, я на седьмом месяце, мой муж категорически против МарТина, а я не могу на этом этапе рушить свою новую семью… Я сильно и искренне любила отца МарТина, и когда он умер, мне было очень тяжко. Все отвернулись, я осталась в этом Лондоне совсем одна… И это после пятнадцати лет жизни за границей. Даже квартира с галереей — и та его сестре досталась. Да вы же все и так знаете. Я МарТина люблю, но сейчас так надо… И потом, мы же сдаём харьковскую квартиру, а сами живём в малюсенькой комнатке, копим деньги на будущее.

— Едрёна копоть! — не сдержался Натаныч, — Ты только себя и любишь. Ты с детства только о себе всегда и думала, мышь волосатая! Жаль, шо из-за болезней твоей матери у нас более детей не появилось. Жаль-таки, шо мне за собственную дочь так стыдно, шо в зеркало глядеть тошно.

— Папа, ну ты чего такое несешь?

— Ну, тошно тебе к примеру не из-за энтого. Рожа-то от самогона вона какая! За неделю не обсерешь! — упрекала Натаныча его жена в отместку за пьянку на свадьбе.

— Это ты, дочка, шо несешь?! — возмутился Натаныч, — И ты шо несешь, похабница? Тоже мне, жена!

— А ты — старый алкаш!

Бэб-Зая плюнула в желто-рыжую бородку Натаныча.

— Закройте-таки отверстие в черепе закрытием нижней челюсти!

— Чего? Я не поняла.

— Рот закрой, вот чего! — кипел Натаныч, и, повернувшись к дочери, продолжил: — И не мастери мне невинность на лице! Ты и в заграницы-то подалась не по чувствам, а в поисках легкой жизни! Твоё главное занятие — это потреблядство!

— Прекратите вы оба чушь нести! — возмутилась Ализа.

— Дед, хватит балагурить. Не об энтом щас говорить трэбо. А ты, дочка, знай, забьют его здесь, точно забьют! И погубят…

— Да кто его здесь тронет? — возразила Ализа, — У кого рука-то на него подымется?

Резко открылась дверь, и в хату заскочил запыхавшийся МарТин. Увидев маму, он кинулся ей в объятия:

— Мамочка, любимая!

Но Ализа аккуратно отстранила его, защищая своего нерождённого ребенка, заговорила по-английски:

— Да, мой любимый МарТин. Ты правильно подумал. У тебя скоро родится младший братик.

У МарТина перехватило дыхание — сразу столько радостных событий и новостей обрушилось на него:

— Ура! Мама! Ура! — но вдруг он резко разволновался: — Он будет такой же, как я?

— Нет-нет. Твой брат будет обычный. И, чтобы он спокойно родился, меня должны положить в больницу на несколько месяцев. Поэтому мы с тобой не сможем видеться это время.

— Я понимаю. Просто я очень сильно соскучился по тебе.

— Я знаю. И вот еще что, у бабушки с дедушкой ты тоже не можешь оставаться. Здесь все против твоего присутствия. Здесь идёт война. Я привезла документы на разрешение поместить тебя в специальное место, похожее на бойскаутский лагерь или санаторий. И завтра ты туда поедешь. А потом я тебя оттуда заберу, и ты будешь жить вместе с нами, с моим новым мужем и с твоим младшим братиком.

— Мама, а как же репортаж?! Мне же дали задание снять фильм про деревню! Вот видеокамера!

— Не переживай. Ты же ведь уже что-то отснял?

— Да, конечно! Я много снял!

— Вот я и передам сама журналистам твои записи. Или можно попросить директора школы, чтобы он передал.

Радостный крик его тут же замер. У МарТина забилось сердце, он почувствовал что-то неладное. Взволнованные, наполненные тревогой глаза бабушки Зои, угрюмое лицо Натаныча не предвещали ничего хорошего. Создавалось впечатление, что ему собираются сообщить нечто ужасное. Так же тревожно было тогда, когда мама сообщила МарТину о смерти отца.

— Мамочка! Ты правда заберешь меня? А где этот лагерь?

— Не очень далеко отсюда…

В этот момент раздался сигнал клаксона автомобиля — гудел новый Ализин муж. Она выглянула в окно и крикнула по-русски:

— Да, сейчас! Иду уже!

— Мир исчезнет не оттого, что много людей, а оттого, что много нелюдей… — сказал Натаныч, который, к его сожалению, не понял диалога между его дочерью и внуком. А Ализа снова перешла на английский:

— МарТин, я тебя обязательно заберу! Просто сейчас так будет лучше! Лучше для всех нас!

И она обняла сына, прижала к своему боку, голову повернула в сторону иконы, висевшей между посудным шкафом и кроватью. Икона была старого письма, большая, с Богородицей в центре, а по бокам ангелы и звери держали свитки грамот, которые свернулись от вековой тайны, в них написанной.

— Мамочка не уезжай, я хочу показать тебе речку, косогор, церковь, церковь обязательно! Там внутри так красиво… И Энни! Обязательно Энни! Она очень хорошая! Мамочка, просто побудь со мной чуть-чуть! Мама, чуть-чуть! Я так люблю тебя, мама!

Ализа с пересохшим от сильного волнения горлом достала из бокового кармана своей ветровки небольшую рамку в виде сердца, в которой была фотография. На фото были запечатлены она и отец МарТина перед самым отъездом в Англию.

— Здесь, сынок, ты, я и твой отец. Мы сфотографировались на память в аэропорту. Ты сидишь у меня в животе, точно так же, как и твой братик, который скоро родится. Береги эту фотографию, твой отец очень сильно любил тебя.