Безумие Божье. Путешествие по миру гонений

Но даже больше, чем подробности его замечательной жизни, меня поразила его манера поведения, когда он слушал, как я говорю с его духовными детьми. Когда те делились со мной свидетельствами о вере, старик сидел на корточках в углу с закрытыми глазами и слушал. Время от времени я замечал, что он тихо напевает хвалебную песнь. И даже тогда он внимательно слушал других. Снова и снова он довольно улыбался и гордо кивал, когда к тому располагали рассказы его молодых друзей.

Я словно видел, как ветхозаветный Илия передает мантию молодому Елисею. Этот старец, лишь несколько дней назад покинувший тюрьму, не имевший и гроша за душой, не обладал ничем, кроме одежды, что была на нем, да сменной пары белья. У него не было дома, его не ждала семья. Остаток дней он собирался прожить как новозаветный апостол, странствуя по стране, от одной домашней церкви за другой, и ободрять верующих, предав себя в заботливые руки Господа и Тела Христова, воплощенного в местных домашних церквях. Он собирался делать это, если не арестуют. Или пока не арестуют.

По любым меркам пастор Чанг прожил тяжелую жизнь. И у него не было осязаемого итога трудов, но он казался благостнее, спокойнее, радостнее всех, кого я встречал.

Те двое, что встретили меня в аэропорту и договорились о беседах, наведывались в квартиру каждый день. Каждый раз я благодарил их за возможность. Я пытался передать все восхищение, которое чувствовал, выслушивая их истории и извлекая из них уроки.

Четыре дня я говорил с пастором Чангом и тремя его духовными сыновьями. Для меня это было сродни восхождению на гору. Впрочем, мои китайские друзья понимали, что заточение меня утомляет. Этого я отрицать не мог – четыре почти бессонных ночи, и я чувствовал, будто дошел до точки.

Меня успокоили двое друзей Дэвида Чена: «Мы хотим, чтобы вы поговорили с тремя из наших. Они только что из тюрьмы. Но не здесь. Поселим вас в одной из гостиниц для туристов, в центре города. Там и поговорите». За смену обстановки и за возможность нормально поспать я был им очень благодарен.

* * *

При заселении в гостиницу я заметил бдительного сотрудника за стойкой регистрации туристов. Казалось, единственная его обязанность – обращать внимание на всех, кто переступает порог, и особенный интерес он проявлял к китайцам, вступавшим в беседу с иностранными постояльцами.

Я спросил друзей, будет ли безопасным для трех бывших заключенных – их освободили условно, под честное слово, – прийти в мою комнату. Те заверили: в городе ни одна душа не знает этих людей и не сможет их опознать, а сами они вскоре отправятся домой, в провинции, и не вызовут никакой тревоги у местных властей. Их ответ был решительным и ясным: мы будем «в достаточной безопасности» ближайшие пару дней. Я был рад: новое место мне подходило намного больше, чем прежнее.

Трех проповедников, которым было слегка за тридцать, многое сближало, и они решили беседовать вместе. Оказалось, превыше всего они благодарили за то, что всю троицу арестовали одновременно, всем дали одинаковые сроки и всех направили в одну тюрьму. Они уверяли, что совместное пребывание в тюрьме обернулось чудесным благословением Божьим. Выпустили их тоже в одно время, менее чем за неделю до нашей встречи.

Когда я задавал вопрос одному, двое других уточняли ответ. Иногда кто-то завершал ответ, начатый другим. И они вполне свободно передразнивали друг друга, дополняли воспоминания и смеялись.

Их истории напомнили мне о Сомали и снова подтвердили то, что я вынес из некоторых бесед в России и странах Восточной Европы, прежде скрытых за «железным занавесом»: в гонениях сильней страдает раненая душа, и шрамы на ней глубже, чем на истерзанном теле.

Бывшие пленники свидетельствовали: их истязали и физически, и морально. Они сумели не сломаться, во многом благодаря силе их дружеских уз. До ареста они подвизались в насаждении церквей, и их ждали годы тюрьмы и жестокости. За решеткой они привели сотни узников ко Христу. И сейчас, меньше чем через неделю после выхода на свободу, они сидели в моем гостиничном номере и разыгрывали для меня сцены пыток, выпавших на их долю. Их ужимки были непринужденными и даже веселыми. Они сказали, чувство юмора помогает пережить насилие. Но было ясно: за их улыбками где-то глубоко скрывается боль.

Самый их памятный скетч был таким: они попросили меня представить, что посреди комнаты – уборная в азиатском стиле. (Учитывая мой недавний опыт, это было несложно). Затем двое грубо схватили третьего за локти и запястья, вывернули ему за спину руки, потянули их вверх и заставили жертву склониться, опуская лицо к «туалету». Руки они выкручивали так, будто настраивали «рогатую» антенну на старом телевизоре.

«Посмотрим, какой сигнал ты сегодня примешь!» – издевались они. Выворачивая «узнику» руки, они показывали, как действовали охранники, и все ниже и ниже склоняли его к «очку». Если там было дерьмо, охранники язвили: «Сегодня твой день! Прием хороший, телик цветной!»