Безумный лес

Временами я настигал ее. Был от нее в каком-нибудь шаге. Урума, с рассыпавшимися, развевавшимися на ветру волосами, слышала сумасшедший топот моего коня и время от времени оборачивалась назад. От лунного света круглое ее лицо казалось еще более желтым, чем обычно. Я различал белые зубы. Раскосые глаза, в которых плясали молнии. Я не удивился бы, если бы она вскинула ввысь сталь кривого кинжала, исторгла из груди боевой клич, с татарской ловкостью повернула коня и напрочь снесла мне голову… В то время и той ночью даже смерть от руки Урумы показалась бы мне сладостной. Да. Даже смерть.

Пока мы скакали сквозь лунную ночь, у моего растревоженного воображения, долгое время скованного цепями, выросли крылья. Мне почудилось, будто Урума — это не просто Урума, но целая орда ее прародителя Батыя. Хотя Батый умер много-много веков назад. Перемерло и его воинственное племя. В пыль и прах превратилась за это время некогда огромная держава татар. И от всего этого осталась только юная татарка, за которой я мчался теперь, безжалостно настегивая коня. Усмехаясь, Урума вдруг свистела по-змеиному, обходила меня, когда я меньше всего этого ожидал, и безумная скачка, на мгновение стихнув, возобновлялась с еще большей яростью.

Так миновали мы множество пастбищ, и хотя старались держаться в стороне от чужих табунов, но, сами того не желая, пугали и разгоняли их. Еще немного — и мы очутились бы в болгарском селе, славившемся злыми собаками, суровыми, проворными и воинственными бородатыми мужиками.

Опьяненная скачкой и упоительным сиянием луны, Урума, однако, вовремя вспомнила об опасности и повернула коня, сделав широкий круг. Следом повернул своего и я. И вот после самой дикой и самой безумной гонки, когда я и думать забыл о времени, мы оказались вдруг наедине с песчаным берегом и золотым мостом, протянувшимся от луны до горизонта, где море сливалось с усыпанным звездами небом. Урума спрыгнула на песок, и взмыленный конь, отпущенный ею, умчался по направлению к табуну. Я тоже соскочил на песок.

— Ты не догнал меня, Ленк. Тебе не удалось догнать меня.

Она коротко рассмеялась. И, еще не кончив смеяться, прибавила:

— Я и не ждала, что ты догонишь меня, Ленк. Ты невезучий, тебе ни капельки не везет…

Не везет! Ни капельки не везет! Я и впрямь был невезучий. Родился, где довелось, в какой-то Омиде. Родился от кого пришлось. Как пришлось. Я еще раз пожалел, что появился на свет и что, появившись, не нашел в себе сил расстаться с жизнью. Тоска, мой заклятый враг, кружившая надо мною уже с вечера, теперь взяла верх. Я не приложил никаких усилий, чтобы отпихнуть ее от себя и прогнать. Как обычно, улегся на песок, напустив на себя равнодушный вид, словно Урумы тут и не было вовсе. Татарочка, удивленная моим поведением, стояла молча… Потом шепотом сказала мне:

— Подвинься, Ленк. Я разогрелась во время скачки. А теперь мне холодно. Я боюсь простыть.

Я подчинился приказу, не выдав своей радости. Подвинулся. Тонкое тело девушки с круглым и желтым, как луна, лицом прильнуло ко мне. Я почувствовал биенье ее сердца. Оно билось часто, очень часто. Прошло немного времени, никто из нас не произнес ни слова, но сердце ее стало биться спокойнее. Зато стройное тело воспламенилось и пылало огнем. Татарочка стала искать мои губы. Их нетрудно было найти, и она нашла. Впилась в них, прокусив до крови. Насытившись моими горькими губами, взяла в свои маленькие детские ладошки мое лицо и прошептала:

— Ленк… Убей меня… Прошу тебя, убей…

— Зачем мне убивать тебя? Я проиграл спор… Ты ведь отлично знаешь, что я проиграл.

— Убей меня, Ленк. Убей меня, а потом воскреси. А потом снова убей меня, Ленк.

Она заклинала меня. Заклинала, как бога. Я же не был настолько богом, чтобы не услышать ее мольбы.

Позже, голые и оторопелые, мы шли, держась за руки, по золотому мосту, который луна перекинула через море. Наши босые ноги ступали по этому золотому мосту, тонкому и прозрачному, который мерно раскачивался, вторя плавному дыханию моря.

XVI

К нам в Делиорман пришла весна. Она дала себе труд наведаться и в Руши-де-Веде. Явилась в полночь. Проснувшись утром, я увидел ее. Она улыбалась мне в окошко, я тоже улыбнулся ей. О! Как долго я ее ждал. И, увидев, был уже не в силах сдержать свою радость. Выскочил из дому и бросился к ней, спеша обнять и расцеловать ее в свежие щеки. Весна отстранилась. Сказала мне:

— В другой раз, Дарие.

— Когда в другой раз?

— Через год. Может, через два. Тебе еще придется видеться со мной.

— Позволь, весна, дай обнять и расцеловать тебя.

Тело весны было из дыма. Оно рассеялось. И весна исчезла. Уже не видя ее, я чувствовал, что она где-то близко. И крикнул ей:

— У тебя, как и у всех прочих весен, что я прожил, тело из дыма. Ты пройдешь и исчезнешь, как и они.

Весна услышала мои слова и ответила сквозь ветви деревьев, на которых распускались почки:

— Люди тоже исчезают, Дарие, хоть их тела не из дыма. Исчезают и люди, не только весны.

— Знаю, — ответил я. — Лучше не говори мне об этом.