Безумный лес

— Кажется, старая знакомая.

— Какая такая знакомая?

— Давняя знакомая, сейчас даже не припомню, кто такая.

Бабенка, не стесняясь посетителей, сидевших за соседними столиками, крикнула мне через весь зал, словно мы были здесь одни:

— Что… братик… уже не узнаешь?

Я отрицательно мотнул головой.

— Я — Сица! Невестка твоя, Сица. Бывшая жена твоего брата Янку…

Пузатый унтер улыбнулся мне еще раз и указал на пустой стул рядом с ними. Это означало, что он приглашает меня к своему столу. В свою очередь, я указал ему на однорукого. Тогда он поднялся и подтащил от соседнего незанятого столика еще один стул.

— Филипаке, он приглашает нас обоих за свой стол. Что ты скажешь?

— Скажу, что надо принять приглашение. Если унтер приглашает нас за свой стол, значит, он и платит. И стало быть, дружище, есть возможность повеселиться даром. А на те деньги, которые ты хотел потратить сегодня, устроим завтра знатную пьянку.

Мы сказали кельнеру, что перебираемся за другой столик, и попросили его принести заказ туда. Когда мы подошли к столику, унтер поднялся, поднес в знак приветствия руку к кепи и, щелкнув каблуками, отрекомендовался:

— Позвольте представиться: старший унтер-офицер Буртан; пехота.

Потом указал на женщину:

— Моя жена, мадам Буртан. Мадам Сица Буртан. Унтер-офицерша.

— Очень рад, — произнес Филипаке, как подобало благовоспитанному молодому человеку.

Моя бывшая невестка Сица, не успел я еще усесться на стул, набросилась на меня с упреками:

— Братец, ты что же это, а? Уже и не узнаешь меня! Совсем поглупел, братец! Своей невестки Сицы не узнаешь!

Я виновато опустил голову и молчал. Бабенка смягчилась:

— Эх, братец, братец! Не узнать меня! Как сейчас помню, ты еще приходил к нам, к твоему старшему брату Янку, и бил молотом по раскаленному железу, пока хватало сил.

— Так вы моя невестка Сица?

— А за кого же еще ты меня принимал, а? Сколько раз надо тебе повторять, чтобы ты понял? А может… Может, у тебя не все дома?

Унтер наполнил стаканы. Все чокнулись, пожелав друг другу всего хорошего. Я тоже чокнулся с ними и с Сицей. Смакуя кисловатое вино, прикрыл глаза. И увидел, вернее, мне показалось, что я, словно в тумане, вижу моего двоюродного брата Янку с молотом в руках. И так же, словно в тумане, увидел и самого себя, каким я был несколько лет назад: долговязый и нескладный, я изо всех сил раздувал кузнечные мехи и даже временами довольно ловко орудовал молотом. Увидел красный огонь, горящий уголь с маленькими беспокойными язычками пламени, снопы искр, которые падали на мои всклокоченные вихры, опаляя их. Увидел все, что было тогда и чего уже нет. Чтобы не расчувствоваться и не испортить вечер, я открыл глаза. Моя невестка пристально смотрела на меня и, словно бы угадав мои мысли, сказала:

— Дом в Омиде мы продали. Продали вместе с кузницей и всем добром, братец. Купили дом здесь, в Руши. Надо и нам пожить среди приличных людей.

Очнувшись от воспоминаний, я подавил улыбку и спросил:

— А денег хватает?

— Отец дал. Новое замужество — новое приданое. У него есть, где взять.

Унтеру не понравилось, что мы говорим о приданом. Он разгладил свои пышные усы и резко, с раздражением в голосе переменил разговор:

— Ну, как ты находишь свою невестку? Изменилась?

— Изменилась, господин унтер. Если бы она не назвалась, я бы ее так и не признал.

— Я приучил ее каждую неделю принимать ванну, краситься и наряжаться, не пожалел денег и одел ее по-городскому. Да что там говорить! Теперь она совсем другой человек. Разве не заметно?

— Заметно. Это прямо-таки бросается в глаза.

Сица улыбнулась.

— Ты заметил, братец? Он мне и шляпу купил. Постылый Янку, брат-то твой, даже и не сообразил бы купить мне шляпу. Заживо похоронил в вашей деревенской грязи. А он вот привез меня в город. Купил шляпу. А как женился на мне да надел на меня шляпу, так я и стала настоящей барыней.

— Может быть, — сказал я, — у вас и денщик есть?

— Есть. Сколько надо денщиков, столько и есть.

Унтер погладил себя по брюшку.

— Да что говорить, Сица! Мы ведь тоже живем в обществе. И сами люди уважаемые. У меня и ордена есть.

Я посмотрел на него, проникнувшись глубочайшим уважением.

— Вы, конечно, получили их на войне. Вы были на фронте. Чтобы заслужить ордена, нужно было сражаться геройски. На вашем счету, наверное, множество убитых врагов?

Меня так и подмывало покуролесить. Я встал и отвесил ему глубокий поклон. Однорукий метнул на меня злой взгляд. Я не обратил на это никакого внимания. Но унтер меня разочаровал. Презрительно оттопырив нижнюю губу, он объяснил:

— Нет, сударь. Ни на каком фронте я не воевал. Что я дурак, подыхать на войне? На войне гибнут только дураки. А умные готовы хоть с чертом породниться, лишь бы на той стороне очутиться. То есть дожить до мирного времени. Я, сударь, во время войны служил в интендантстве. Нас, интендантов, не награждали. Награды, сударь, я получил за то, что отличился здесь, прошлой осенью. За подавление забастовки. Тут все было совсем как на фронте, а может, даже опаснее, чем на фронте.

Я хотел сдержаться, но не мог: