Безумный лес

Мои двоюродные сестры Нигрита и Вастя получили свою часть наследства деньгами, пожили еще несколько месяцев в городе, а потом отправились искать счастья в Бухарест. Они прослышали, как в свое время и я, что столица — это сплошные молочные реки в кисельных берегах. Сестра Алина припрятала деньги подальше, на черный день. Мишу остался в городе и перебрался жить на квартиру к хозяйке. Много позднее я встретил его как-то на улице, и он признался мне, что, по примеру своего брата Жоржа, ищет невесту с приданым. После женитьбы собирается открыть столярную мастерскую. Я от всей души пожелал ему удачи.

— Ты в самом деле думаешь, что мне повезет?

— А почему бы нет?

— Кабы знать! Жорж вон насмехается надо мной.

— Почему?

— Говорит: так уж мне на роду написано. Всю жизнь, значит, оставаться нищим.

— Да отчего же?

— Оттого что… Ты не замечал? У меня на левом глазу бельмо. И скоро я, наверно, ослепну.

XVII

Река протекала восточнее города. За рекой, за лугом, по склону холма шумел на ветру темный лес, сохранившийся с незапамятных времен как живое и непреходящее свидетельство седой старины. У этого леса возле Руши-де-Веде не было от меня никаких секретов. Я знал наперечет, у каких деревьев есть дупла, а у каких нет, знал в нем все тропинки и дорожки, знал все его поляны и опушки, а также все тенистые уголки.

Иногда в хорошую погоду я до полудня бродил там, предаваясь мечтам среди старых деревьев с потрескавшейся корой. Деревья начинают стареть с коры. А люди? Я не знал, как начинают стареть люди. Долговязые парни, проводившие время на лугу за игрой в лапту или чижика, пытаясь задеть меня, кричали: «Эй, придурок!» Я и был придурковат. Вне всякого сомнения. Мне нравился лес, а им нет.

— Подумаешь, лес!.. Пахнет деревьями да еще травой. Куда как лучше пахнет в кофейне или в кабаке, аж в носу щиплет. От запаха вина… Цуйки… Пива…

— Ну и на здоровье…

Не любили лес и более степенные горожане. Когда им нечего было делать, они набивались в трактиры, заполняли пивные, торчали в кофейнях. Подростки, еще не успевшие пристраститься к выпивке и попойкам, целыми толпами, большими и малыми, каждый вечер слонялись по Большой улице и по Дунайскому проспекту, глазели на витрины, уставленные все теми же выцветшими на солнце товарами, которые они видели уже сотни и тысячи раз, кружили вокруг статуи генерала Манту, а утомившись, отправлялись отдыхать и лакомиться сладостями, сиропами и мороженым в «Тирольской кондитерской» господина Фердинанда Синатры. С наступлением сумерек парни и девушки — одни громко галдя, другие смущенно притихнув — валом валили в неосвещенный парк. Там, в его укромных уголках, завязывались или приходили к концу их жалкие и безрадостные любовные приключения.

Лес, тянувшийся между Руши-де-Веде и селом Дидешти, нисколько не был похож на Безумный лес, который давно-давно, еще во времена седой древности, простирался на огромных пространствах от Дуная до холмистых предгорий величественной и неприступной каменной гряды Карпат. Эх, если бы мне посчастливилось жить сотни или даже тысячи лет назад, то, конечно, я направил бы мои стопы в иные леса, под сенью иных дерев предпочел бы бродить, в высоких травах иных полян стал бы греться на солнце. Я носил бы тогда, подобно прочим людям века, копье и лук, а за спиной — колчан со стрелами. Охотился бы на черных, как деготь, зубров и отливающих медью оленей, на серых волков и быстрых куниц, бурых и черных медведей. Медведи! Медведи тогда очень походили на людей. Говорят, что даже в наши дни медведи, повстречав в лесу одиноких пастушек, собирающих в густом кустарнике чернику или ежевику, хватают их в крепкие объятья и предаются с ними любви. Пастушки беременеют, и у них рождаются бойкие крепыши, чуть лишку волосатые, с чуть более крупными зубами. Возможно, если бы я жил в те времена, которые нынче нам кажутся сказкой, я не был бы таким кособоким уродом, как сейчас. Высокий и стройный, словно тополь, ипритом крепкий, как дуб, лихой, будто гайдук, я смело вступал бы в единоборство даже с медведями. Как знать?! Даже зубры, как бы сильны и страшны они ни были, — и те находили бы свою смерть от ран в живот, нанесенных моим копьем, и от моего топора, размозжившего их жирный затылок. Гордых оленей я настигал бы стрелой, и только косуль бы не трогал. На лисиц, какие бы пышные хвосты у них ни были, и на барсуков я бы вообще не смотрел. А лесным феям… Лесным феям я мазал бы щеки ежевикой.

Было воскресенье. Я возвращался с вокзала, куда ходил за газетами. Мне хотелось очутиться дома, спрятаться где-нибудь в саду и весь остаток дня провести в полном одиночестве. И вдруг я лицом к лицу столкнулся с Валентиной. Было уже поздно делать крюк или притворяться, что я ее не заметил. С первого взгляда она показалась мне не такой бодрой, как обычно. Скорее даже мрачной. Спросила:

— Дарие, что ты собираешься делать после обеда?

Вопрос мне не понравился. Валентина явно вмешивалась в мою жизнь. Чтобы отвязаться, я соврал:

— Собирался побродить по лесу.

— Один?

— Нет. С одноруким.

— А ты не хочешь пойти со мной? Со мной одной?