Робея перед бабкой, наследники посовещались и порешили из уважения к памяти покойного заведения на сторону не продавать. Нигрита, от которой это предложение исходило, имела в виду Кодина, накопившего кое-какие сбережения, но не успел Кодин раскрыть рот, как другой мой двоюродный брат, Жорж, поднялся с места и потребовал, чтоб харчевню продали ему, притом не откладывая и за наличные деньги. Посыпались вопросы:
— Как так? У тебя есть деньги? Откуда?
— Денег у меня нет. Сейчас нет. Но будут, меньше чем через неделю.
— Ты рехнулся. Кто это тебе, нищему столяру, даст в долг столько денег? Время нынче тяжелое…
— Я женюсь…
— Подумаешь, великое дело! Всякий дурак может жениться.
— Я женюсь на девушке с приданым.
Вся родня вытаращила на него глаза. Я удивился не меньше прочих. Оказывается, мой двоюродный брат Жорж был не промах. Совсем не промах. Бабка по-прежнему молчала, а Нигрита спросила:
— На ком же?
— На Черничике. Дочери Богова, сыровара. С моим будущим тестем, если вам интересно знать, я уже столковался.
Теперь мы смотрели на него уже с гордостью. Только бабка глядела по-прежнему холодно, лицо ее словно окаменело. Мишу воскликнул:
— Браво, Жорж, браво! Прямо в десятку! Ты, однако, не промах. Не иначе, от бога тебе такое счастье!
Бабка резко прикрикнула на Мишу:
— Болван! Не впутывай бога в такие пустяки.
— Моя женитьба, не пустяк, бабуня, — подал голос Жорж.
Наследники засмеялись. Засмеялись над бабкиными опасениями.
— Мы не будем ссориться, бабушка.
— Ладно, посмотрим.
Бабка замолчала. Мы вспомнили Богова. Перед войной нам случалось видеть его: с коромыслом на плече он бегал по улицам города и кричал:
— Простокваша!.. Простокваша!.. Кому простокваши!..
Позднее, уже во время войны, когда дела его пошли в гору, македонец открыл лавку. В войну одни погибают или остаются калеками, другие устраиваются и преуспевают. Богов оказался среди последних, и никто не ставил ему это в вину. Македонец стал сырным королем Делиормана. Его сыроваренный завод не только обеспечивал сыром все города уезда, но поставлял сыры, простоквашу и баночки с варенцом даже в Бухарест. Адвокаты Стэникэ Паляку и Митицэ Быркэ всякими хитростями и улещиваниями втянули Богова в политику. Вполне серьезно поговаривали о том, что на ближайших выборах Богов будет выставлен кандидатом на место сенатора. А покамест сыровар вносил в фонд выборов деньги, которых недоставало партии Стэникэ Паляку.
Вастя, ядовитая на язык, не могла сдержать досаду:
— Теперь и ты, Жорж, провоняешь овечьим сыром и кислым молоком. От Черничики вечно несет овечьим сыром и кислым молоком.
Бабка подозвала ее к себе и надрала уши.
Братец Жорж счел излишним носить траур по своему отцу. Спустя несколько дней он обвенчался в примэрии. Свадьбу порешили сыграть позже. Получив приданое, он спешно купил харчевню, взял патент на торговлю спиртными напитками и напустил на себя важность солидного негоцианта, решившегося приумножить свое состояние. Он закрыл заведение на ремонт, нанял мастеров, дал им нужные указания, и вскоре весь дом заблестел — стал яркий, веселый, привлекательный. Жорж сменил и вывеску. На широком окне, выходившем на улицу, Каба нарисовал самого Жоржа в натуральную величину с улыбкой на губах, с белой салфеткой через левую руку, в то время как в правой он держал поднос, уставленный тарелками с яствами. Рядом с фигурой Жоржа Каба вывел:
Внутри заведения Жорж велел до блеска вычистить стойку и отремонтировать мебель. На стенах были развешаны портреты королевской семьи, начиная от короля и королевы и кончая покойным принцем Мирчей. Жорж купил новую посуду. В тот день, когда обновленный ресторан распахнул свои двери, лицо брата Жоржа, нисколько не утратив важности, чудесным образом расцвело улыбкой, полностью уподобившись тому, которое было нарисовано на стекле, выходившем на улицу. Не поскупился он и на персонал. Посетителей должны были обслуживать быстро, как обещала вывеска. За харчи и постель он нанял двух деревенских пареньков; постриг их, научил умываться, нарек «пикколи» и поверх убогой одежонки велел им натянуть белые халаты. В кухне стала править Черничика, чернобровая, боевая и здоровущая — хоть камни кроши руками — жена Жоржа. Она по отчему дому знала, что деньги достаются трудом. С малых лет привыкла работать и наживать добро. Вот и теперь, когда у нее был собственный муж и собственный дом, она решила, не щадя сил, следить за тем, чтобы ни одна копейка не уплыла у нее между пальцев.
— Надо наживать состояние, муженек.
— Наживем, женушка. В этом я уверен.