Безумный лес

Потом я вытянул шею. Прислушался. В надежде снова услышать шаги, услышать, что Валентина возвращается. И все время, пока эта надежда поддерживала жар в моей взыгравшей крови, я сидел, упершись взглядом в черную землю. Надежда оказалась напрасной. Так бывало и прежде. Поднеся руку ко рту, я принялся грызть ногти. Грыз упорно, словно крепкую морковь, пока не почувствовал во рту сладковатого вкуса крови. Только тогда перестал. Эта привычка — грызть ногти — у меня с детских лет. Надо было бы от нее отучиться. Еще много, от чего надо бы отучиться. Я принялся считать. И считал… считал… Пока не сбился со счета. Начал сызнова. И снова сбился. Мне казалось, что все мое тело, начиная с нёба и губ, превратилось в кучу пепла. Теплого? Да, теплого. Но скоро он должен был остыть. От леса, сквозь липкий вечерний воздух, прорвалось ко мне дуновение ветра. Хотя я давно уже ничему не удивлялся, теперь мне показалось странным, почему меня не развеяло по ветру. Я удивился, что ветер освежил мне лицо. Стало быть, у меня еще было лицо. Я удивился, что могу видеть. Значит у меня еще было и зрение. Удивился, что слышу. Стало быть, у меня еще был и слух. Я осмелился взглянуть на небо. С неба мне улыбнулась звезда, висевшая рядом с луной. И всякая звезда, на которую я переводил взгляд, улыбалась мне. Мне стало страшно тишины, которая вдруг зазвенела в ушах. Потом мне стало страшно самого себя.

Что это со мной? Так, пустяки. Со мной ничего серьезного…

Войдя в город, я без малейших колебаний направился к заведению госпожи Аспазии Гарник. Бросил безногому инвалиду, сторожившему у дверей, серебряную лею. Он поблагодарил и пригласил меня войти. В роскошной гостиной заведения танцевали вовсю. Возле черного пианино оказался свободный столик. Не успел я еще как следует усесться, как рядом со мной возникла смуглая девушка с пепельного цвета глазами.

— Меня зовут Миоара…

Я сказал, что рад с нею познакомиться, и разрешил ей остаться со мной. Потом к нам подошла Валентина — взять заказ. На ней было черное платье в тонкую белую полоску, длинное, плотно облегавшее фигуру и закрытое до подбородка. Она походила на смиренную молодую монашку. Спросила у смуглой девушки:

— Чего принести?

— Вина. Старого вина.

Валентина принесла бутылку старого вина. Откупорила. Налила нам в стаканы. Потом принесла еще бутылку и тоже откупорила. Взглянула на меня холодными, чужими глазами, словно мы не были знакомы. Не проронила ни слова. Наполнила мой стакан. Я выпил единым духом. От вина лицо мое раскраснелось. В глазах зажегся огонь. Тоже от вина. Я словно ничего не видел и ничего не слышал. Ни с того ни с сего в моем одуревшем и расстроенном от выпивки мозгу заплясали лесные деревья. На деревья кубарем скатилась луна и разлетелась на тысячи осколков. Небо с оставшимися звездами вдруг закружилось, подобно гигантскому колесу, замелькало золотыми спицами, издавая воющий звук. От этого вертевшегося и завывавшего неба вслед за луной начали отскакивать звезды. Они попадали в лес, и лес загорелся. Пламя настигло меня и ослепило. Я вскрикнул и упал. У меня начали дергаться ноги. Потом судорожно задергались руки. Пианино смолкло. Я почувствовал, что девушки и их подвыпившие клиенты сгрудились вокруг меня тесным кольцом. Миоара визжала в испуге:

— У него падучая!.. У него падучая!..

Потом мысли мои смешались. Я провалился в глубокую и плотную мглу. И больше ничего не слышал и ничего не помнил.

В себя я пришел некоторое время спустя. Вероятно, было уже поздно. Я не отдавал себе отчета, сколько времени прошло с тех пор, как я потерял сознание. Крепкий острый запах щекотал и щипал мне ноздри. Я попытался вспомнить, где я и как давно здесь. И не мог. Меня охватил страх. Некоторое время я лежал неподвижно. Затем собрался с духом, открыл глаза и, словно в тумане, увидел, что лежу на диване в комнате с плотными шторами на окнах. На потолке тускло горела маленькая лампочка. Возле меня стояла Валентина. Рукава у нее были засучены, и она торопливо растирала мне виски уксусом. Вот она заметила, что я часто заморгал. Услышала, как я всхлипнул. Тихо сказала:

— Слава богу! Очнулся! Я уж думала, ты собрался на тот свет.

Я не ответил. Я тоже услышал всхлип, что вырвался у меня из груди. И ужаснулся. Так слабо, жалко всхлипывает новорожденный котенок или старик на смертном одре. Валентина вышла. Я попытался было крикнуть, попросить ее не оставлять меня одного. Но слова, как мокрые тряпки, сбились в ком и застряли в горле. Меня снова охватил страх, но вскоре, увидев, что она возвращается с большой чашкой, в которой дымилась какая-то черная жидкость, я успокоился и затих. Горло прочистилось, и я спросил:

— Это кофе?

— Кофе. В него подмешана зола.

— Зола? Зачем зола?

— Так надо. Пей. Пей и молчи.

— Я был пьян?

— Мертвецки.

Я отхлебнул кофе. Подождал. Потом отхлебнул еще. Перевел дух. И допил до дна. Память прояснилась, все стало на свои места. Я закрыл лицо руками и зарыдал.

— Нечего! Нечего хныкать, — сказала Валентина. — Нечего хныкать и прятать глаза. Бывает. Человек не ангел. Человек есть человек.