Безумный лес

Смуглянка повернулась к нам спиной, пошла к себе в комнату, хлопнула дверью и закрылась изнутри на задвижку.

Госпожа Арэпаш, пока дети ссорились, не проронила ни слова; теперь она начала считать, загибая пальцы. Ей стало ясно, что в этой ссоре Деспа намекнула Минкэ на то, что он привел в дом невесту уже беременную…

— Шесть месяцев! Всего только шесть месяцев, как вы поженились. А мне-то и невдомек. Совсем невдомек. Одна только Деспа, ребенок еще, а заметила.

Верзила Минкэ сник и покраснел до кончиков ушей. Неуверенно пробормотал:

— Не сердись, мама… Не сердись, что я не сказал тебе раньше. Я уже давно знал Петрицу. Ребенок у нее от меня. Я решил жениться, когда узнал, что она забеременела.

— Надо было жениться сразу, как полюбил. Вот когда надо было жениться, сынок.

Я ушел, чтобы не слушать дальше. Пошел к Деспе. Постучал в дверь. Попросил открыть.

— Чего тебе надо?

— Давай заниматься. Надо приготовить уроки на завтра.

— Ложись лучше спать, Желтушный. Или беги к сестрам Скутельнику, занимайся с ними, если у сестер Скутельнику найдется лишнее время.

Я не настаивал. В последующие дни Деспа не переставала изощряться в оскорблениях по адресу своего брата Минкэ. Не давала проходу и его жене. Много чего наслушался и насмотрелся я в доме Арэпашей. Думаю, что на этом здесь лучше не останавливаться и пойти дальше.

Я так и не понял, из-за чего или из-за кого я воспрянул духом. Перелистал книги и начал усердно посещать занятия в гимназии. Усатые ученики с пышными шевелюрами и дебелые ученицы с накрашенными губами остались те же. Те, что победнее, занимались, не щадя сил, чтобы закончить год с хорошими отметками и сдать летом экзамены еще за один класс. Лентяи, особенно из тех, у кого родители были посостоятельней, учились через пень колоду. В старом, заплесневевшем, затерявшемся среди полей городке жилось лениво и сладостно. Как бы там ни было, учителя все равно их переведут, — зря, что ли, им платят за работу большие деньги? А раз так, то стоит ли утруждать мозги? К ученикам вроде нас, великовозрастным и собранным с бору по сосенке, министерство подобрало и соответствующих учителей. Можно было подумать, что их откопали на свалке или выгребли из сточной канавы. Ради удовлетворения настойчивых требований избирателей — как же, у нас всеобщее избирательное право! — полные и неполные гимназии создавались не только в городах, но даже и в некоторых крупных селах. Было, однако, невозможно даже днем с огнем отыскать сразу столько по-настоящему подготовленных преподавателей. В нашей гимназии, помимо Туртулэ, только Туйе, учитель математики, который был также и директором, имел университетское образование. Туртулэ оказался в Руши-де-Веде потому, что не имел диплома и его не приняли ни в одну из более старых и более известных гимназий. А что касается Туйе, который в молодости, по слухам, отличался прекрасными способностями, то его сгубило пьянство. Ко времени, когда он преподавал у нас, это был уже жалкий обломок человека. В восемь утра он был еще трезв. Но глаза его уже были мутны, а голос сиплый. На первой же перемене он спешил в трактир Чубука, который находился по соседству, и после двух-трех стопок водки был уже пьян. Физику, химию и естествознание преподавала нам мадемуазель Дезидерия Гэзару — тучная, пышногрудая и рослая, — ни дать ни взять солдат королевской гвардии. Одни говорили, что она родилась и выросла на Дунае, в Джурджу; другие — что она из Кымпулунга. Злые языки — а их в городе было предостаточно — распускали про нее совершенно невероятные слухи, которые, однако, были не так уж далеки от истины. Кафедрой в Руши-де-Веде она была обязана сенатору Колцану. В классе эта наша учительница обычно останавливала свой выбор на каком-нибудь верзиле. Меня — по причине моей хромоты, нескладности и худобы — она считала недостойным внимания. Не предлагала дополнительных занятий у себя на дому, не приглашала посмотреть, как она живет. И только посмеивалась надо мной:

— Мне ты не посвятил ни одного стихотворения.

— Я не пишу стихов, мадемуазель.

— Полно, полно… Я-то знаю, что пишешь. Слышала, что ночи напролет таскаешь за волосы свою музу. Так напиши и для меня стихотворение… В духе Жеральди…[21]

— Я не читал Жеральди.

— Как? Пишешь стихи и не читал Жеральди? Да ты должен бы знать его наизусть.

— Постараюсь найти его книги, мадемуазель.

— Не трудись. Завтра я принесу их тебе. Жеральди — это mon amour… mon amour…[22] Почитай его стихи, молодой человек. И пиши, как он, если хочешь, чтобы тебя любили барышни и барыни.