Безумный лес

Она поискала глазами гибкий узловатый прут, который я незадолго перед тем срезал в лесу. Нашла. Подняла. Попробовала, насколько он прочен. После чего, жестоко сжав зубы и сурово нахмурив брови, подошла к беспомощному цыгану. Сначала несколько раз пнула его носком туфли в бок. Пинала с яростью, злобно приговаривая:

— Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе, мразь!

Катаясь под градом ударов, цыган перевернулся лицом вверх и усмехнулся. Увидев его белые и острые, как у волка, зубы и бесстыжую ухмылку, Валентина рассвирепела пуще прежнего. Оставив в покое его бока, принялась стегать прутом по лицу. В исступлении хлестала его по носу, по глазам и остановилась, только когда хлынула кровь. Цыган пытался защитить лицо руками, стонал и ныл:

— Ой!.. Караул!..

Я бы должен был радоваться, глядя на его страданья. Но не испытывал ни радости, ни печали. Наконец, устав и взмокнув от пота, девушка наклонилась над цыганом, плюнула и отбросила прут в траву. Спросила:

— Ну как, довольно с тебя? Эх ты, мразь! Если мало, скажи. Я могу повторить все сначала.

Цыган свернулся в клубок, как еж, и не издавал ни звука. Валентина подошла ко мне.

— Пойдем, Дарие. Твой герой бежал так быстро, что, наверное, уже добрался до села. Он может поднять на ноги всех цыган в Дидешти. И вернется сюда с целым табором. Если они настигнут нас в пустынном и безлюдном месте, здесь в лесу, нам конец.

— Идем…

Она еще раз обдернула смятую юбку. Заправила блузку. Волосы поправлять не стала, они так и остались спутанными, с приставшими травинками и набившейся землей. Мы взялись за руки и, минуя колючие кустарники и камни, обрывы и ямы, бегом спустились по склону.

Пока мы бежали, Валентина вспомнила, что я хромой, и сказала:

— Осторожнее, не споткнись.

Ее слова меня словно обожгли. Я выдернул руку. И вдруг глубоко пожалел, что не дал цыгану задушить себя. Нарочно поотстал. Валентина остановилась и подождала, пока я поравняюсь с ней. Мы снова пошли вместе, но за руки уже не держались. Миновали опушки, заросшие высокой травой, и снова были вынуждены пробираться через кустарники между деревьями — старыми и молодыми, узловатыми и сгорбленными. За лесом нам открылось величественное зрелище догоравшего дня. Когда лес и черные тени деревьев остались позади, мы молча порадовались. И так же молча огляделись по сторонам. Нигде не было видно ни души. Значит, цыгане из Дидешти не устроили нам засады. Облегченно вздохнув, успокоившись и снова забыв о всяких страхах, мы замедлили шаг и подошли к мосту через реку.

— Дарие, вот если бы…

Я очень ясно расслышал ее слова. И произнесенные вслух, и те, которые она хотела произнести, но, спохватившись или застыдившись, вовремя проглотила. Ответил ей почти шепотом:

— Если бы я посмел… Если бы я посмел тебя обнять, ведь ты бы…

— Ты хочешь сказать, что я бы тебя оттолкнула?

— Не только оттолкнула, но и рассердилась бы на меня…

— Какой ты дурак…

— Но послушай, Валентина…

— Да, да, сколько живу, не встречала парня глупее тебя.

Оскорбления посыпались на меня одно хлеще другого. Не было забыто ничего из услышанного в заведении госпожи Аспазии Гарник. Я смотрел на нее и как будто не узнавал. Глаза ее потускнели и потеряли свою прелесть. Лицо исказилось. Рот, извергавший непристойности, стал похож на заливаемую слюной пасть взбесившейся суки. Не знаю зачем, но мне захотелось прервать ее и спросить:

— Послушай, Валентина…

— Ну, слушаю…

— Мне показалось, что там, на холме, час назад…

Она не дала мне докончить. Бесстыдно рассмеялась. И со смехом ответила:

— Да. Верно. В какой-то миг цыган, что навалился на меня, от которого я отбивалась, вдруг понравился мне. Возбудил меня…

— И только?

— Нет, не только. Когда я разжала ноги, я решилась отдаться ему. Но потом… Потом мне стало стыдно. Тебя. Ты был всего в двух шагах. Мне стало стыдно, и я ударила его…

— Но когда ты уже поднялась, за что ты била его?

— Вот тебе раз! Как это за что? Неужто непонятно? С досады. И еще чтобы успокоиться. Тебе еще что-нибудь хочется узнать?

— Нет. Спасибо. С меня довольно.

Был уже поздний вечер. Стемнело. Над городом, к которому мы подходили, висела большая и круглая золотая луна.

Валентина заметила, что со мной творится что-то неладное. Нисколько не удивилась. Вообразив, что у меня закружилась голова и я сейчас грохнусь наземь, она поспешила подхватить меня под руку и спросила:

— Что с тобой, Дарие?

Я не ответил. Отстранил ее ладонь, которую она хотела положить мне на лоб. Остановился и сел прямо в пыль, у обочины дороги. Валентина, подошла и тоже опустилась в пыль, рядом со мной. Мы замолчали. И молчали долго. Каждый слышал прерывистое дыхание другого. Подала признаки жизни железнодорожная станция. Прогудел паровоз. Загорелись зеленые фонари. Потом желтые. Наконец, красные. И все затихло. Валентина сказала:

— Пойдем, Дарие. Уже поздно. Хозяйка меня заругает.

Я не ответил. Даже теперь ничего не ответил. Она подождала немного. Потом поднялась. И пошла. Я слушал, как растворяются в прозрачных сумерках звуки ее шагов. Слушал, пока они были слышны.