Безумный лес

Я принялся считать звезды. И пока считал, сбиваясь и начиная заново, смутно, словно в тумане, ощутил, как по мне глубокой темной водой заструилась ночь — свежая, бархатная, мягкая. В конце концов я уснул.

Хорошо ли спать на песке, у самой воды? Если вы этого не испытали, то поверьте мне: человеку, не избалованному пуховой постелью, хорошо спится везде.

Я очень устал, и потому спал крепко и долго. Уже светало, когда я проснулся, разбуженный прохладой, веявшей от воды и прибрежной рощи. Долго стряхивал мокрый песок, приставший к одежде. Сполоснул руки, вымыл лицо. Перешел по мостку на другой берег. Свернул в лес. Стал собирать и есть сладкую переспелую ежевику и кисловатые ягоды терновника, пока не раздуло живот. Потом вернулся обратно. Река искрилась призрачным серебром утра. За ночь ее воды стали чище. Я не мог удержаться от соблазна. Спустился под берег. Разделся. Спрятал одежду и обувь под мост. Бросился в студеную, как лед, воду. Проплыв вверх по течению, очутился в укромном месте, где над гладью реки нависли плакучие ивы. Здесь я заметил несколько рыболовных вершей. Добрался до них. Там было полно рыбы. Я оглянулся по сторонам — ни души. Тогда я запустил руку в одну из верш и нащупал крупного карпа. Ухватив его за голову, вытащил на свет божий. Других, помельче, оставил в верше. Карп бил хвостом, стараясь вырваться. Отломив ивовый прут, я продел его карпу сквозь жабры. Потом вернулся к мосту, забрал свою одежду. Поднялся на берег. Подсохнув на солнце, оделся. Карп уже затих. Я поднял его и направился в город, залитый утренним солнцем. Торговцы открывали свои лавки и магазины. Хозяева раскладывали на прилавках товары, чтоб они были под рукой. Приказчики в зеленых фартуках обрызгивали и подметали тротуары. Увидев моего карпа, кое-кто из торговцев поинтересовался, не продажный ли. Я ответил, что нет. Так я добрался до трактира дядюшки Тоне. На пороге стояла Вастя.

— Я принес тебе карпа.

— Зачем? Ты ведь мог его продать.

— За еду, которой ты меня вчера осчастливила.

Я вошел внутрь и положил карпа на прилавок Вастя спросила:

— Что сказать отцу?

— Что я поймал карпа и принес ему в подарок.

— Ты сошел с ума, Дарие. Не нужно этого делать.

— Нет, нужно. Я не хочу быть его должником. Теперь мы в расчете.

Вастя взяла карпа, взвесила его в руке. Карп был хорош. Я улыбнулся ей и исчез.

Едва сделав несколько шагов, я столкнулся с Зое Попазу. Боже мой! Как давно я ее не видел! Почти четыре года. Я узнал ее по длинным золотым косам, доходившим до пояса, и по огромным синим глазам. Сердце мое молчало, но от неожиданности забилось чаще. Щеки запылали. Ноги сделались словно ватные. Я не подал вида, однако, чтобы не упасть и не насмешить прохожих, замер на месте и прислонился к стене какой-то лавки. Сдернув с головы шляпу, поздоровался.

— Добрый день, — чуть не шепотом проговорил я, — добрый день…

Она шла, как всегда, думая о чем-то своем. Мне вдруг захотелось, чтобы она не заметила меня, не расслышала моих слов. Я готов был провалиться сквозь землю. Но она увидела меня. Расслышала мои слова. И ответила:

— Добрый день.

Улыбнулась мне слабой улыбкой и прибавила:

— Ты?..

— Да, я…

— Как давно мы не виделись!

— Четыре года… Почти четыре года.

— Неужели прошло только четыре года?

— Четыре. Или почти четыре.

Она замолчала. Ей казалось, что время тянулось совсем-совсем медленно. Ноздри ее вздернутого носа вздрогнули. Мои — нет, но я тоже замолчал. Хотя мы не виделись столько лет, нам нечего было сказать друг другу. Я подумал, что мы уже и так сказали слишком много. Приготовился попрощаться и сразу уйти. Но услышал ее шепот:

— Какой ты стал высокий! Высокий и стройный. Как тополь.

— Высокий, да…

Я хотел добавить, что когда хожу, то из-за хромоты кажусь кособоким, что, более того, я и на самом деле кособок, и потому сравнение с тополем лишено смысла. Но мне стало стыдно. Слова застряли в горле. Я не сразу оправился от смущения. Но потом язык мой развязался.

— И ты тоже подросла, Зое.

— Я тоже подросла, но не так, как ты, Дарие.

— Тебе и не надо больше. Девушкам нехорошо быть слишком рослыми. Они тогда похожи на телеграфные столбы.

Она засмеялась. И, смеясь, ласково теребила концы своих золотых кос. Потом ее улыбка потухла.

— Но и коротышкой быть…

— Ты вовсе не коротышка…

— Слава богу! С меня хватает и других изъянов.

Я не понял, какие изъяны она имела в виду. Может быть, заговорила о них просто так, чтобы хоть что-нибудь сказать. Молчание вновь обрушилось на нас с ясного неба и застыло. Секунда. Вторая. Третья. Только теперь я заметил, что лицо ее пожелтело и покрыто сероватыми пятнами. И тут же обратил внимание, какой у нее круглый, большой, непомерно вздутый живот. Может быть, от водянки? Нет. О водянке не могло быть и речи.

На ней было легкое летнее платье. Чтобы протянуть время, она старательно чертила что-то носком туфли на кирпичном тротуаре. Я попытался разобрать что. Но не смог.

— Послушай… Ты знаешь? Я… я вышла замуж.

Я еще раз взглянул на ее круглый, вздувшийся, готовый лопнуть живот.

— Я уже догадался, когда заметил…