Безумный лес

Я не договорил: она поняла. Спросил шепотом:

— Когда же ты вышла замуж?

— Давно. Как говорится, стала женщиной. У меня уже есть дочка. И вот теперь… будет другая…

У меня запершило в горле. Жестокие слова просились на язык. Я процедил сквозь зубы:

— У тебя наверняка будет много детей. Судя по всему, ты очень плодовита. Да, да. Ты просто создана плодить детей. Наверное, не остановишься, пока не народишь дюжину.

Мои злые слова задели ее за живое. Но она не подала виду.

— Может быть. Панделе хочет, чтобы у нас было много детей. Особенно мальчиков. Он говорит, что если я не рожу ему мальчиков, то он меня бросит. Бросит и… и женится на другой. Когда ему кажется, что я делаю что-нибудь не по нем, он ругает меня самыми скверными словами и напоминает, что на любом углу полным-полно девушек получше меня. Стоит ему поманить пальцем, как их набежит целая толпа…

— Значит, Панделе ругает тебя?

— Ругает… Но… Видишь ли… Почему бы ему меня не ругать?

— И говорит, что бросит тебя?

— Говорит. И совсем не шутит. Панделе никогда не шутит.

— И ты терпишь его брань и угрозы?

— Терплю… Но… видишь ли… Что же мне остается?

— Но почему ты терпишь? Вот чего я не пойму.

— Терплю, потому что все мужчины, наверное, такие.

Мы немного помолчали. Потом Зое сказала:

— Послушай… Знаешь что?

— Ну, что?

— Если ты задержишься в нашем городе, зайди как-нибудь к нам. В любое время. Я весь день дома. Сижу с девочкой. Отца… Отец уже умер. Мать, с тех пор как овдовела, не давала мне проходу: выходи замуж да и все тут, что за хозяйство без мужчины.

— А почему она сама не вышла замуж? Она ведь, по-моему, еще молодая. Ей и сорока нет.

— Она хотела иметь в доме молодого мужчину. Поэтому и выдала замуж меня.

— А твой муж не…

Лицо Зое побледнело еще больше. Дрогнули губы. Она часто-часто заморгала. Глаза наполнились слезами.

— Тебе уже что-нибудь рассказали?

— Нет, мне ничего не рассказывали. Я в городе лишь со вчерашнего дня.

— Видишь ли… Панделе живет с нами обеими. С матерью он спутался тайком, когда еще был жив отец.

Я почувствовал, что слова вылетели у меня из головы. Чтобы как-нибудь заполнить паузу, я до крови прикусил себе губу. Зое решила, что я не расслышал ее слов, и повторила:

— Да… так вот… Панделе живет с нами, с обеими сразу… А детей… Детей ему должна рожать я одна…

— Зое!..

— Сначала мне было тяжко. А теперь… Теперь все равно. Уже весь город знает об этом. Я много чего могу рассказать. Заходи.

— Зачем?

— Чтобы ты знал, что за человек Панделе. Увидишь мою мать. Ты ее сразу узнаешь. Она все такая же молодая, такая же красивая. Нисколько не изменилась.

У меня не было оснований вмешиваться в жизнь Зое. Следовало бы сказать ей, что я сожалею о нашей встрече. Вместо этого я вдруг неожиданно стал поучать ее:

— Не надо было выходить замуж! Нечего было торопиться!

Ее желтое лицо залилось румянцем. Побелевшие губы снова задрожали.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что приехал посвататься за меня? Но ведь между нами почти ничего и не было. От тебя так долго не приходило никаких вестей, ты не написал мне ни строчки.

В ее голосе послышалась горечь. Горечь и усталость. Ее слова вонзались мне в тело, как гвозди. На душе стало еще тоскливей. Я превозмог себя:

— Нет, Зое. Не обо мне речь. Не меня тебе нужно было ждать.

Я умолк. Молчала и Зое. На станцию прибыл бухарестский поезд.

Босые цыганята перебегали от лавки к лавке, крича:

— Газеты!.. Газеты!.. Преступление в Камподуче… Преступление в Камподуче!..

— Газеты!.. Бандитские налеты в Фокшани.

— Газеты!.. Свежие газеты!.. Драка в парламенте… Преступление в Камподуче… Драка… Чудовищное преступление…

Вслед за продавцами газет проехали пролетки, переполненные усталыми людьми, которым пришлось провести в поезде ночь.

Небо синее-синее. Солнце пышет жаром. Чуть тянет ветерком. С молодых лип изредка падают рано пожелтевшие листья. Обуваясь, я плохо вытер ноги. На них остались прилипшие песчинки. Теперь эти песчинки вызывают зуд и раздражают меня.

— А все моя мать, — вновь заговорила Зое. — Это она заставила меня выйти за Панделе. Это она испортила и поломала мне жизнь. Ей и отвечать за мое несчастье.

Она снова замолчала. И снова потупилась. Время тянулось медленно, неторопливо.

— Из-за матери я не знала никаких радостей в юности…

Я уже плохо понимал, что она говорит. Да и не хотел понимать. Несколько раз пожал плечами. И глупо бормотал:

— Жаль. Очень жаль.

Голос Зое зазвучал еще тише, задушевнее:

— Слушай, Дарие… Заходи к нам… Когда захочешь. Панделе не бойся. Он целыми днями пропадает в лавке. Вместе с матерью. Торгуют. Торговля идет. Даже и отдыхают в лавке. У них там есть отдельная комната…

Я оборвал ее:

— Зачем мне приходить?

— Ну как… Поговорили бы еще. Мне ведь тоже хочется перекинуться с кем-нибудь словом. А то все с одним Панделе… Все только с матерью… Все только с ребенком… Надоело, понимаешь… Иногда… Иногда, когда становится совсем невмочь, так и подмывает забраться на чердак и повеситься.