Безвидный свет. Введение в изучение восточносирийской христианской мистической традиции

В более высоком смысле, хотя и негативном, облако для Иосифа является тем, что отделяет ум от всех иных созерцаний, кроме созерцания Святой Троицы или Христа, таким образом приводя ум к забвению самого себя⁹⁰. Оно не связывается у Иосифа напрямую с видением славы Божией, как у Иоанна Дальятского, который в этом моменте – единственный, как кажется, среди восточносирийских мистиков – придерживается аутентичной линии учения Григория Нисского и псевдо-Дионисия. Кроме того, я не нашел у Иосифа Хаззайи положительного употребления термина «мрак» (῾amṭānā).

5.1.5. Неведение

С мраком у Григория Нисского и псевдо-Дионисия связано понятие неведения – понятие или термин, который встречается в разной степени разработанности у восточносирийских духовных писателей и особенно у Иоанна Дальятского. Заимствовали ли они его у Григория или, скорее, у Дионисия?

Григорий неоднократно говорит о превосхождении ведения во мраке. Например, в сочинении О жизни Моисея Законодателя: «Истинное познание искомого [состоит в понимании] того, что видеть значит не видеть, потому что оно превосходит всякое познание, будучи объятым отовсюду [своею] непостижимостью как неким мраком»⁹¹; и еще: «[Мрак] есть нечто неведомое и несозерцаемое»⁹². Однако использование у рассматриваемых нами авторов самого термина «неведение», по-видимому, сложилось под особенным влиянием псевдо-Дионисия, который его часто употребляет⁹³.

5.1.6. Исступление

Понятие исступления у Иоанна Дальятского (всегда на уровне созерцания во мраке), напротив, как представляется, зависит именно от Григория Нисского. Действительно, несмотря на то, что реальность, описываемая этим термином, и занимает центральное место в учении псевдо-Дионисия (поскольку неведение во мраке предполагает выход за пределы самого себя⁹⁴), тем не менее Дионисий лишь изредка употребляет термин «исступление»⁹⁵ и, в противоположность Григорию Нисскому, не погружается в описание этого состояния⁹⁶.

Отец И. Осэр в своей статье «Ignorance infinie»⁹⁷ прекрасно выявил проблематику исследований об исступлении у восточных отцов: «Есть риск перепутать различные учения, если опустить в определении исступления то, что составляет его существенный элемент – выход из самого себя не в результате бессознательного состояния при прекращении действия телесных чувств, но в результате своего рода выброса под воздействием любви, помимо законов самого мышления». Для Оригена исступление является не выходом из себя, но выходом из всего человеческого через возвышение ума над чувственным миром⁹⁸. В противоположность Оригену, и даже до него, Филон Александрийский рассматривал исступление на его высшем уровне как «божественную одержимость», в которой божественный Дух замещает человеческий ум⁹⁹. Как показал Ж. Даниелу¹⁰⁰, именно Григорию Нисскому принадлежит заслуга возвращения мистическому христианскому исступлению сверхмысленного и вдохновенного характера, который Ориген удалил из учения Филона (однако без сохранения учения последнего об упразднении человеческого ума, который Григорий возвышает до жизни божественного Духа).

Сводя воедино обе концепции, которые были только что представлены, Григорий, как представляется, придает исступлению два (в разной степени важных) аспекта¹⁰¹: возвышение над чувственным (связанное с оригеновским понятием об исступлении) и полный выход из себя самого (в отношении телесных чувств и ума) через вознесение над человеческой природой, производимое силой Святого Духа. Эти два аспекта проявляются в следующем тексте, где, впрочем, первый аспект, по-видимому, ограничивает действие второго: «Он [Давид], некогда силою Духа вознесшись умом и пребывая как бы вне себя, видел ту невыразимую и непостижимую красоту в блаженном исступлении, и видел, конечно, настолько, насколько возможно видеть человеку, когда он отрешится от покровов плоти и одним разумом (διάνοια) войдет в созерцание бестелесного и умопостигаемого. Когда же он возжелал сказать нечто достойное виденного им, то возгласил [слова псалма], всеми повторяемые: “всяк человек ложь”¹⁰²»¹⁰³. Второй аспект, напротив, четко выражен в тексте, который мы уже частично цитировали в связи с приравниванием Иоанном Дальятским видения славы Божией с восхищением: «Стефан, выйдя из естества еще до исшествия из тела, зрит чистыми очами отверстые пред ним небесные врата и через них то, что является внутри святилища, саму божественную славу и сияние славы […]. Выйдя, таким образом, из человеческого естества и преобразившись в ангеловидного, […] он узрел незримое»¹⁰⁴. Здесь речь идет о выходе за пределы человеческой природы, а не только за пределы ума вне «покровов тела», как в предыдущем тексте.