Безвидный свет. Введение в изучение восточносирийской христианской мистической традиции

Оба эти понятия были восприняты не от Евагрия (который не употребляет их в своем мистическом богословии⁵⁰) и не от псевдо-Макария (который, даже если он зависит от Григория, сохранил только те световые образы, которые касаются созерцания⁵¹). Напротив, известно, что Григорий Нисский, по-видимому, унаследовав этот символизм от традиции, восходящей (через Климента Александрийского и Оригена) к Филону Александрийскому, является первым автором, который отвел этим символам центральное место в духовном богословии и осмыслении мистического опыта⁵². Из его многочисленных текстов на данную тему приведем следующие: «Истинное познание искомого [состоит в понимании] того, что видеть значит не видеть, потому что оно превосходит всякое познание, будучи объятым отовсюду [своею] непостижимостью как неким мраком (γνόφος). Посему и возвышенный Иоанн, оказавшись в сем светозарном мраке, говорит, Бога не видел никто никогда, утверждая через это отрицание, что видение Божией сущности недоступно не только людям, но и всякому разумному естеству. Поэтому Моисей, когда возвысился в ведении, тогда исповедует, что видит Бога во мраке, то есть тогда познает, что Бог в Своем естестве есть Тот, Кто выше всякого ведения и постижения. Ибо сказано: “Вошел Моисей во мрак, где был Бог”. Какой же Бог? Тот, “Который положил тьму покровом Своим”, как говорит Давид, посвященный в те же неизреченные [тайны]»⁵³. В другом отрывке, встречающемся в девятой Беседе на Песнь Песней, Григорий делает различие между облаком и мраком: «Явление Бога великому Моисею было сначала во свете, потом Он говорил с ним чрез облако (διὰ νεφέλης), и, наконец, более возвысившись и усовершившись, Моисей зрит Бога во мраке (γνόφος)»⁵⁴. При этом Григорий поясняет, что переход от тьмы к свету есть отделение от ложных и ошибочных представлений о Боге; вхождение в облако есть затмение всего чувственного и привыкание к созерцанию того, что сокрыто; наконец, мрак есть вхождение во святилище ведения Бога, «объятого отовсюду божественным мраком»⁵⁵. На первом этапе тьма, очевидно, должна пониматься в негативном смысле; второй этап соответствует умному созерцанию сотворенных существ и свойств Бога⁵⁶ (это созерцание является облаком, поскольку по отношению к обычному чувственному познанию оно представляется как «полумрак»⁵⁷); третий этап – это мистический опыт созерцания Самого Бога⁵⁸.

Среди восточносирийских мистиков самое большое место символам облака (῾arpellā) и мрака (῾amṭānā) отвел, безусловно, Иоанн Дальятский, и в особенности первому из них. Мы рассматриваем подробно их использование Иоанном в другой работе⁵⁹. Здесь же отметим, что Иоанн не делает различия (по крайней мере, четкого) между облаком и мраком, как это имеет место у Григория. Так, он говорит, что облако – это «святое место, где пребывает Пресвятой, Который иногда бывает видим [там] в явлении Своих лучей, а иногда сокрывает там Свое видение во мраке Своей славы, принимая вид, превосходящий видение и ведение»⁶⁰. В этом тексте, как представляется, облако имеет два аспекта – светоносный и сумрачный, причем последний соответствует, как кажется, более глубокому общению с Богом. Однако чаще всего Иоанн Дальятский настаивает на светоносном аспекте самого мрака: «Слава Тебе, сокрытому от всего и непрестанно являемому любящим Тебя! О, многосиянная тьма (ḥeššōḵā)! О, Свет, которому, по причине величия Твоего явления, подобен мрак (῾amṭānā)!»⁶¹. Мрак на самом деле выражает ослепление, вызванное преизбытком света: «Здесь отъято ведение ведающих и видение видящих из-за величия ведения и изумительности истинного видения. И поскольку зрение не может простираться в сем [свете], будучи сдерживаемо Его блистательными сияниями, они говорят, что Ты – облака и мрак, и что светоносные облака окружают Тебя и возбраняют зрению любящих Тебя неумеренно взирать, [в желании] увидеть Твое сокровенное естество»⁶².

Из сравнения этих текстов можно сделать вывод о наличии двух моментов, в которых в большей или меньшей степени улавливается расхождения между Иоанном и Григорием. Первый касается облака, которое Иоанн помещает практически на том же уровне, что и мрак; второй, менее ясно выраженный, относится к светоносному аспекту самого мрака – здесь между двумя авторами можно заметить лишь разную расстановку акцентов: для Григория мрак точно соответствует самой глубокой степени, в какой Бог дает ощутить Свое присутствие⁶³. При этом он говорит о «светозарном мраке»⁶⁴ – выражение, равнозначное которому мы встречали в вышеприведенных текстах Иоанна⁶⁵.