Безвидный свет. Введение в изучение восточносирийской христианской мистической традиции

Как видно из этих текстов, самое меньшее, что можно сказать, это что Иосиф Хаззайя не прилагает эксплицитно термин «неведение» к видению Самого Бога, как это делает псевдо-Дионисий. Влияние интеллигибельной мистики Евагрия остается здесь преобладающим.

Однако у других восточносирийских духовных писателей можно встретить употребление термина «неведение» такое же, как и у Дионисия. И в первую очередь, конечно, на тех страницах у Симеона д-Тайбуте, где он комментирует Ареопагита. Например: «Душа доводится через созерцания до того, что достигает единого первого Бытия, Которое есть предел всякого ведения. Это уже не ведение, но, скорее, неведение, превосходящее все ведения, поскольку [душа] достигла сущностного ведения сокрытой сущности, которая превыше всякого ума (mad‘ā)»²⁴³. Заключительная часть этой фразы отсылает нас прямо к Дионисию, помещая неведение Самого Бога выше деятельности познающего ума²⁴⁴. В других текстах Симеона, опубликованных Минганой, слово «неведение» встречается, но его употребление, с интересующей нас точки зрения, там неясно²⁴⁵.

Из Сахдоны мы приведем следующий отрывок, окончание которого помещает нас в истинно дионисиевскую атмосферу: «Чем больше взор ока [ума] погружается в свет, тем прозрачнее он становится для восприятия неприступного света, так что он приближается к границам неведения и получает через это великое ведение Того, Кто [пребывает] неприступным в [Своей] незримости»²⁴⁶.

Однако и в данном случае лучший отзвук темы неведения псевдо-Дионисия среди всех восточносирийских мистиков мы находим у Иоанна Дальятского, который умеет брать у каждого самое глубокое и жизненное. Об этом свидетельствуют следующие выражения, выбранные из многих других в том же духе: «В исполненном жизни неведении […]»²⁴⁷ «я пребывал без ума (hawnā), как не существующий, и без восприятия: ни видения, ни слышания, [но] оцепенение (temhā) и великое безмолвие, без всякого движения и без ведения, ибо у вéдующего ведение забывает само себя, пребывая вне ведения»²⁴⁸. «Блажен, кто ведает место Ведения и постигает, что там нет вéдующих! Он постигает великую тайну […]»²⁴⁹. Процитируем также еще один текст, объединяющий оба аспекта неведения – неведение сотворенного мира и неведение Самого Бога (вторая часть текста должна быть истолкована в свете отрывков, которые мы только что привели): «Затем она [душа] величественным образом просвещается и погружается в святой и возвышенный в блистаниях свет, и бывает поглощена славою его видения и изумляется (tahrā). И отъемлется все пред ее взором как несуществующее, и она забывает саму себя, поскольку соединяется со светом славы [божественного] Величия. Она пленена оцепенением (temhā) от Его красоты и зрит достославные Ипостаси²⁵⁰ посредством ведения, то есть неведения, коие превыше всех ведений (yaḏ‘ān) и всех стяжавших ведение (yāḏō‘ē)»²⁵¹. Это типичный для Иоанна Дальятского текст, в котором удачно сочетаются влияния Евагрия²⁵², Григория Нисского²⁵³ и Дионисия с лиризмом, вдохновенность которого напоминает о Макарии. К Дионисию нас, в частности, отсылает выражение «превыше всех ведений и всех стяжавших ведение», встречающееся у Иоанна и в других местах²⁵⁴, которое напоминает выражение Дионисия из трактата О мистическом богословии: «[свободный] от видимых вещей и от видящих»²⁵⁵.

Отметим также в связи с неведением другое выражение, употребляемое Иоанном Дальятским, которое является дословным заимствованием из сирийского Дионисия: «Слава [Божия], которая зрится и познаётся посредством невидения и неведения»²⁵⁶.

5.2.2. Безмолвие

В первой главе сочинения О мистическом богословии, на которую мы часто ссылались, говоря о мраке и неведении, с ними связывается понятие безмолвия: «Облако, исполненное света сокровенной тишины»²⁵⁷. Дионисий также говорит о «совершенной бессловесности и неразумении»²⁵⁸ и об ангелах, являющих «божественное молчание»²⁵⁹. В другом месте он объясняет, каким образом апофатическое богословие постепенно упраздняет речь и оканчивается в безмолвии²⁶⁰.

Таким образом, представляется, что для Дионисия безмолвие, как и мрак с неведением, имеет два аспекта: «субъективное» безмолвие, относящееся к языку и понятиям, и «объективное» безмолвие, характеризующее опытное познание Самого Бога.

Оба эти аспекта безмолвия встречаются у некоторых из наших восточносирийских мистиков.

5.2.2.1. «Субъективный» аспект

У Симеона д-Тайбуте: «Все небесные сущности почитают [Бога] в молчании, исполненном сдержанности (b-šeṯqā knīḵā)»²⁶¹; и: «Ум (hawnā) радуется предмету своего упования и прославляет Дарителя в сокровенном молчании»²⁶²; и еще: «[Некая часть созерцания] познается только в сокровенном молчании и невыразима для ума (mad‘ā)»²⁶³.