БЕЗЫМЯННЫЙ ЗВЕРЬ

…Отдуваясь, топорща усы, к Анне подбегал Прохоров, председатель колхоза, матершинник и буян районного масштаба, самый родимый на сей момент мужик во всем свете. Запаленый, вытолкнул он из себя накал тревоги:

– А я гляжу… бьет с лету… кого-то, сволочь… каркун сраный… сбесился, подлюга, что ль?! Ну, я и дал ему… под хвост… так что перекосоебился, гад.

Подбежав, узнал:

– Ты, Анна?!

Окинув взглядом окровавленные руки ее и мокрый подол, мальца, сучившего на халате ноженками, ахнул:

– Родила, чгго ль?! Ах, мать честная… ну, геройская баба, ну…

Завелся с полуоборота:

– Я те сколько раз говорил, тудыт твою растудыт, по-хорошему: хватит шляться по полям, не то родишь под скирдой! Вот те, пожалуйста, родила! Ты что у нас, приблудная, без родуплемени, что ль?! Чать главный агроном! А под скирдой, в поле, как матреха-растетёха! Да меня твой доблестный Василий, коль узнает про такое, за яйца подвесит в моем же кабинете…

Анна опускалась на подгибающихся ногах, сотрясаясь в плаче, вымывая слезами только что пережитое. Крякнул председатель сокрушенно, дергая себя за ухо:

– А, чтоб меня, горлохвата… нашел об чем гутарить… ты вот что, Аннушка, я сейчас, мигом, до линейки. Она у меня в леску… пяток минут потерпи, я галопом оттуда, а уж там мы с тобой все, как положено, спроворим с мальцом. Там у меня вода и кое-что для дезинфекции найдется.

Крутнувшись от Анны к лесу, маханул было резвой рысью Прохоров. Но, круто застопорив, положил ружье на стерню:

– Тут один патрон с картечью, в правом стволе. На всякий случай. А я мигом.

Он подогнал линейку к Анне наметом. И они сотворили акушерскую работу грамотно и споро: обмыли мальца нагревшейся на солнце водой, прижгли пуповинку самогонной спиртягой, фляжку коего всегда возил председатель в линейке, запеленали парнишку в простыню.

Пока Анна мылась, зайдя за копешку, бинтовала руку располосованной председательской майкой, Прохоров, вздыбив ус, тешкался с крохой с превеликим удовольствием, делал дитятке одну козу за другой:

– Узю-зю-зю… зю-зю…

Сморщенная красная мордашка в простынном окошке глядела на козу, не мигая. И было в ней нечто умудренно-снис-ходительное, отчего коряво-козья суета председателя скукоживалась на глазах.

Наконец отодвинувшись, рыкнул он с некоторой оторопью за скирду:

– Слышь, Анна… ты поглянь на него!

– Чего тебе? – задыхаясь в усталости, едва держась на ногах, отозвалась агрономша.

– Ты это кого нам родила, тудыт твою растудыт?!

– Чего еще там? – в тревоге вскинулась мать.

– Да он глядит как!

– Как?

– Он меня с моей козой за придурка держит, вроде это не шибздик, новоявленный на свет, а секретарь райкома, а я что ни на есть косой в зю-зю и «барыню» перед ним выкомариваю!

– Тьфу на тебя, балабол, – в сердцах сплюнула, выволоклась из-за соломенного холма Анна, – а я-то думала…

Побрела к линейке, держась за скирду.

– Ну, все, закруглились, мать, – виновато засуетился Прохоров. – Ты вот сюда ложись, на сенцо, а малого под бок клади.

Он помог ей взобраться на линейку, взбил сено под головой, прикрыл их с сыном халатом. Привязал поводья агрономовской Рыжухи к линейке. Разобрав вожжи, чмокнул на свою пару:

– Н-но, голуби! И шоб без дури, агрономшу с доблестным пополнением везем!

Они поехали к лесу.

– Никита Василич, что это было?! – спросила вдруг рвущимся голосом Анна.

– Ты про что? – обернулся Прохоров.

– Ворон… что этой сволочи надо было? Он ведь в маленького метил! Бил когтями под «цыганочку»…

– Под какую… «цыганочку»? – дико вздыбил ус председатель. – Ты, Аннушка, того, выбрось из головы, перегрелась, муки родильной хлебнула, мало ли что после такого послышится…

– Нападал-то он с какой стати?!

– Да хрен его, подлюгу, знает! Собак бешеных видал, знаю волки, шакалы бесятся… но штоб пернатая тварь с кошачьей башкой… да матерый, черт его нюхай… что твой гусак под черным пером, вот как ладонь полосанул тебе.

Анна тихо плакала. Они въехали в тень притеречного леса.

– Ну, лан, лан, забудь, лапушка, ныне уж все в задах. Ты цела, родила малого. И чтоб мне провалиться, быть ему ба-а-альшим начальником, коль он с этих пор председателя, как последнюю профурсетку в краску вгоняет.

Позади, приглушенный лепетом листвы, вызрел и набрал силу пронзительно железный клекот:

– Кр-р-ра-а-а…

Тотчас, с треском прошив листву над их головами, взмыли в воздух две вороны. Грузно и редко отмахиваясь крылами, потянули в сторону зова. Потом еще одна. Потом малая стая из пяти ворон. Прохоров хмуро проводил их глазами.

– Не иначе тот, черножопый с полухвостом, руководящий сигнал подал. На планерку кличет, подлюга.

ГЛАВА 5

Они ехали по утрамбованному проселку в тени притеречной полосы, петляя меж стволов могучих белолисток.

Глухо, вразнобой стучали копыта председательской пары и агрономовской Рыжухи, привязанной к задку линейки. Едва приметной завесой вспухала позади белесая пыльца, невесомо льнула к набухшей черно-зеленой листве вековых гигантов.

Кисельно-расслабленная растеклась измордованным телом Анна на упругой соломе, бессильно отдаваясь дорожным толчкам, отходила, отмораживалась от болей и страха.