БЕЗЫМЯННЫЙ ЗВЕРЬ

– Мой господин, я не успел сообщить тебе последний замысел. Вчера я завершил исследование двухсотого из местных биовидов. Два из двухсот поистине отточено-неповторимы. Туземцы их зовут Хам-мельо и Сим-парзит. Оба вида зародились в мезозое и за семнадцать миллионов лет почти не изменились.

– Хам-мельо – ящерица. Вертлява, виртуозна в подгонке цвета собственных телес к среде, где ждет в засаде: на камне, на листве, в ветвях. Его добыча – любая живность, попавшая в чужой желудок.

– В чужой? – недоуменно переспросил Энки.

– Ты не ослышался. Хам-мельо ждет в засаде, наблюдая за чужой работой, кто напрягается в охоте: змея, шакал иль крокодил.

Любой из них, поймав и заглотив добычу, затихает, блаженствуя в пищевареньи. Хам-мельо, начав процесс преображе-нья, доводит все до совершенства, приобретая цвет, повадку, запах насытившейся твари. Ползет к ней абсолютно схожий, гипнотизирует и расслабляет, вгоняет в столбняковый идиотизм. Затем через раскрытый рот он лезет липкой трубкой-языком в желудок. Отсасывает полупереваренную пищу. Нажравшись – оплодотворяет, предоставляя обворованным вынашивать его зародыш. Немало случаев среди туземцев, когда их женщины рожали хвостатого, когтистого гибрида.

– Поистине царь хамов и главарь воров, – был изумлен Энки. – Ну а Сим-парзит?

– Этот попроще. Внедряется в желудок и кишки всех видов фауны диаспорой яичек. Напитываясь соками чужого организма во всех его пищеварительных местечках, яички разбухают, лопаются и порождают крохотных личинок. Те, поглощая переваренную пищу, растут клубками, закупоривая пищеварительные тракты до тех пор, пока носитель их, хозяин – не погибнет. Но Сим-парзит успел уж завершить свой цикл: личинка исторгает из себя с хозяйским экскриментом диаспоры яичек. По сути, он бессмертен.

– К чему нам эта мерзость? В чем замысел?

– Мой замысел – в их сути, в уменьи адаптироваться и внедряться всюду, питаясь соками чужого вида. Как виды – оба совершенны. Их форма, способ и привычка паразитировать в любой среде – неповторимы и ценны нам.

– Зачем?

– И у того и у другого вида я разорвал рестриктазой кольцевые молекулы ДНК. В области разрыва образовались липкие концы, комплиментарные липким концам нужного для пересадки гена. Фермент лигаза сшила концы гена и плазмиды. В итоге я получил рекомбинантную молекулу ДНК со способностью проникать в клетку-реципиент.

Клонировал ее. Теперь у нас есть клон клеток с заданными свойствами для пересадки. Я их расшифровал. Они отвечают за адаптацию к любой среде и пропитания за счет чужих усилий.

Сплетенья их ДНК – в геномо-банке.

Ты хочешь, чтоб я назавтра в SHI IM TI имплантировал во всех туземок…

– Не во всех, лишь в двух, мой господин. А десять остальных, заполучивши в яйцеклетки наши гены, нам породят LU LU гибрид раба и бога, для помощи в преображеньи КI. Мы изнываем в не посильном напряженьи, у подмастерьев назревает бунт.

Но в двух аборигенок мы внедрим геномы паразитов.

– Зачем?!

– Зачем мы посылали на планеты с Мардука два робота? И главным качеством в них было: уменье мимикрировать и выживать в материи живой иль мертвой.

КI необъятна и богата. Богатства никогда не удается получать без боя, приходится платить за них здоровьем, жизнями богов. К чему такие жертвы? Тогда мы сделали два разведчика из стали, платины и микросхем. Назавтра вы с Нинхурсаг их сотворите из мяса, крови и мозгов.

– Мы! Мы сотворим их вместе! – вмешалась умоляюще богиня. – Я виновата, мастер. Но я уже винилась. Забудь обиду. Неужто капризный взбрык какой-то акушерки так тяжко пал на судьбоносные весы, что перевесил здравый смысл в тебе, учителе всех мастеров? Ты нас бросаешь накануне битвы.

Ведь я одна не справлюсь завтра, хоть голова моя нафарширована богатством знаний: как применять, их знаешь только ты!

– Богиня ищет комплименты?

– Иргиль, не предавай нас накануне боя.

– Смотри! – старик поднял и вытянул вперед ладони. Все пальцы тряслись мелкой непрерывной дрожью.

– Когда… это случилось?! – был поражен Энки.

– Сегодня.

– Я объявил… изгнанье… и у тебя…

Иргиль молчал.

Со стоном опускалась на колени Нинхурсаг. Энки поднял ее, прижал к себе. Богиня плакала.

– Не утопи меня в соленом море слез, сиятельная Нинхурсаг. Мне слаще утонуть в сиропе обожания туземцев. Идем. У нас перед SHI IM TI накоплены завалы дел.

Он двинулся, обратно, в первый зал: измученный, но просветленный. Оттаяла и разморозилась обида. За ним втянуло шлейфом покаянья Энки и Нинхурсаг.

Так шли они среди сиянья стен и ослепительного блеска инструментов, вдоль разноцветного сплетенья проводов, между приборов, холодильных камер к большому залу, где в хладной и стерильной пустоте топтался в клетке на стене эксперимент Энки: облитый перьями кошачье-человечий ворон.

***

Он мыслил блоками. Блок-импульсы рождались у него в мозгу с последовательной, ледяной целесообразностью, изредка перемежаясь вспышками рефлекторной злобы на изводящее неудобство бытия: недвижимость, теснота, мертвящий постоянный свет.

Ко всему этому вдруг примешалось ощущение сильнейшей опасности, накапливая потенциал действия.