Библия и мировая культура

В связи с темой крестного страдания Иисуса, Страстей Христовых исследователь подчеркивает, что «западное искусство нащупывает эту тему с X в. («Распятие епископа Геро», впервые внятно дающее момент унижения), затем получает импульс от размышлений Бернара Клервоского в XII в. и особенно Франциска Ассизского и его последователей в XIII в. над земной жизнью Иисуса Христа (понимаемой как предмет сочувствия и вчувствования); для позднего западного Средневековья страдальчество Иисуса Христа стоит в центре внимания. Создается очень продуктивная традиция натуралистически-экспрессивных изображений Иисуса Христа как иссеченного бичами «мужа скорбей» в терновом венце, взывающего к состраданию молящегося, как израненного мертвеца на коленях плачущей матери (в итальянской традиции Пьета, «сострадание», в немецкой — Веспербильд, «образ для вечерни»)»[571].

В рыцарской культуре Высокого Средневековья, когда христианские ценности особым образом преломляются в рыцарском кодексе верности и чести, а христианская символика — в легендах о поисках Святого Грааля, образ Иисуса осмысливается как образ безупречного короля-рыцаря. Именно таким благородным рыцарем с открытым и учтивым лицом Иисус предстает в скульптурных изображениях порталов Амьенского и Шартрского соборов (XIII в.).

Тот же идеал благородства, спокойного достоинства и равновесия духа, временами с элементами стоицизма представляет Высокий Ренессанс. Основу такого типа задает А. Мазаччо, а продолжают его Беато Анджелико (мистический вариант) и А. Мантенья (стоический вариант). В искусстве Позднего Ренессанса образ Иисуса Христа, как отмечает С.С. Аверинцев, «впервые перестает быть центральным и определяющим даже для творчества на христианские сюжеты (у Микеланджело в росписи Сикстинской капеллы Ватикана тон задает патетика и мощь творящего мир Саваофа, у Рафаэля — женственность Марии — Мадонны; в первом случае Иисус Христос в полном разрыве с тысячелетней традицией превращается — на фреске «Страшный Суд» — в буйно гневающегося атлета, во втором Ему приданы черты немужественной красивости, в дальнейшем утрируемые у Корреджо, у болонцев, особенно у Г. Рени, чей «Христос в терновом венце» в тысячах копий украсил церкви по всему католическому, да и православному миру, — в церковном искусстве барокко и рококо). Венецианские живописцы XVI в., особенно Тициан, сообщая традиционному типу Иисуса Христа утяжеленность, «дебелость», все же сохраняют за ним высокий трагический смысл»[572].

Иная картина предстает в искусстве Северного Возрождения, особенно в искусстве эпохи Реформации и крестьянских войн в Германии. Здесь до предельной экспрессивности и одновременно натуралистичности, предваряя эстетику экспрессионизма, доводит образ страдающего Христа М. Нитхардт (Грюневальд). В его изображениях распятия предстает «весь неприкрашенный ужас времени — вывороченные суставы, сведенное судорогой тело, состоящее из одних нарывов и ссадин»[573]. Эксперименты Грюневальда прокладывают дорогу эстетике маньеризма и барокко, но в отношении к образу Христа — скорее в литературе, нежели в живописи.

В живописи происходит некоторое выхолащивание образа из-за внешней красивости, идущей от Г. Рени. Исключение составляют два великих художника — Эль Греко и Рембрандт: «Первый, отвечая потребностям контрреформационной Испании, придал средствами невиданных пропорций и ритмов пронзительную остроту традиционному типу; второй, используя возможности протестантской Голландии, отбросил всякое традиционное благообразие, наделив Иисуса Христа чертами некрасивого, грубоватого, но значительного в своей искренности плебейского проповедника»[574].

Более глубоко образ Иисуса разрабатывается в барочной поэзии, особенно немецкой. Так, в творчестве Фридриха Шпее, католического мистика, создателя мистической пасторали, Иисус предстает в образе прекрасного пастуха Дафниса, обреченного на гибель. Поэт, соединяя красочную метафоричность и остроту переживаемых страданий, воспевает «сладостность страдания», приносящего Спасение каждой душе. От имени души, предстающей как Невеста Христова, поэт объясняется в любви к Вечному Жениху — Иисусу, опираясь на топику Песни Песней и ее мистическое прочтение. Более строгий, но не менее трагический образ Иисуса возникает в духовных песнях великого немецкого лютеранского поэта Пауля Герхардта, особенно в его хорале «Перед Распятием», представляющем собой обработку латинского гимна XIII в.

«К окровавленной голове Христа». В духе барокко предельно натуралистические детали соединяются у П. Герхардта с глубокой интенсивностью чувства сострадания и любви к Христу, осознания собственной вины в Его гибели: