Библия и мировая культура

Одновременно в XIX в. в творчестве и романтиков, и реалистов Иисус все более начинает пониматься не столько как Бог или Богочеловек, сколько именно как человек совершеннейшей нравственности и человечности, как высшее воплощение жертвенной любви к самым униженным, презираемым, отверженным, угнетенным. Таким Он предстает в поэзии Г. Гейне, В. Гюго, Н.А. Некрасова, Ф.И. Тютчева, в поэзии «христианского социализма» — у А.Н. Плещеева, С.Я. Надсона. У Ф.М. Достоевского Иисус оказывается узником в темнице Великого инквизитора, противостоящим своей кротостью и одновременно несгибаемой силой тупой машине власти, тоталитарной системе («Братья Карамазовы»). Художники все больше вводят Иисуса в круг современных им людей, подчеркивая обыденность Его образа и в то же время Его исключительную духовную силу. В немецкой живописи это картины Ф. фон Уде 1880-х гг., где Иисус предстает в окружении рабочих, в русской — «Христос в пустыне» И.Н. Крамского, картины Н.Н. Ге 1890-х гг., согласно замечанию С.С. Аверин цева, «отмеченные влиянием толстовства, на которых изможденный бунтарь из Галилеи противостоит глумлению духовенства на заседании Синедриона, сытой иронии Пилата, прозаичному палачеству Голгофы»[578]. В то же время в библейских и евангельских эскизах А.А. Ива нова 1850-х гг., в его полотне «Явление Христа народу» все более сказывается интерес к реальной библейской истории, к археологической достоверности.

Успехи библеистики и особенно библейской археологии в XIX в. выдвигают соблазн представить евангельскую историю в естественных социально-исторических декорациях, реконструировать жизнь Иисуса как жизнь обычного земного человека, заполнив, насколько это возможно, лакуны евангельского текста. В этом плане сенсацией стала «Жизнь Иисуса» Эрнеста Ренана (1863), востоковеда, библеиста и писателя. Она принесла автору всеевропейскую известность и стала предметом бурной полемики. А. Е. Нямцу замечает: «Выход в свет книги Э. Ренана и ее последующие переиздания ознаменовались грандиозным скандалом, участники которого выражали полярные точки зрения: от безоговорочного восторга до абсолютного ее неприятия и обвинения автора в богохульстве и кощунстве»[579]. Польский исследователь начала ХХ в. А. Немоевский, в целом скептически оценивавший принципы исторической школы, к которой принадлежал Ренан, сказал о его книге следующее: «Его прекрасно составленная «Жизнь Иисуса» была, собственно, каким-то пятым евангелием, написанным для утонченных скептиков XIX столетия»[580]. Ренановский Иисус оказался подтверждением мысли, высказанной в свое время А. Гарнаком: «…есть что-то трогательное в том, как всякий желает найти в этом Иисусе Христе себя самого со своей личной точкой зрения и со своим особым кругом интересов или, по крайней мере, доказать свою близость к Нему»[581]. Словно бы развивая эту мысль применительно к Ренану, П. Кушу пишет: «Под своим белым бурнусом Иисус Ренана оказывается человеком, удивительно полно находящимся в курсе моральных и политических проблем XIX в…Герой «Жизни Иисуса», конечно, демократ, гуманист, человек 48-го года, но свободный от нездорового влияния злобы дня… Обаятельный, изысканный, окруженный женским обществом, полный какого-то высшего безразличия, но любитель тонких отношений. Когда после долгого ожидания автор «Жизни Иисуса» вдруг раскрыл свою картину, общее мнение было единодушно: «Да ведь это сам Ренан!»»[582]