Библия ядоносного дерева

Просто и ясно: это было началом нашего исхода. Я должна была двигаться непрерывно. Не то чтобы я решила оставить мужа. Видит Бог, мне нужно было давно это сделать, но я не знала как. Таким женщинам, как я, кажется, что это не их дело: начинать и завершать что-то по собственной воле. Ни предложение руки и сердца, ни покорение вершины, ни первый выстрел, ни последний, ни Аппоматтокский договор ^[109], ни нож в сердце. Пусть мужчины начинают и заканчивают подобные истории. Мне ведома лишь средняя часть пути, на котором мы проживаем наши жизни. Мы присвистываем, глядя, как горит Рим, или скребем пол – в зависимости от обстоятельств. И не смейте считать, будто судьба женщины, продолжающей жить, позорна. Если однажды комитет мужчин решит умертвить неоперившееся Конго, как вы полагаете, что будет делать мама Мванза? Думаете, на следующий день для нее что-нибудь изменится? Разумеется, нет. И кто она в таком случае, дура или спинной хребет истории? Когда рушится здание правительства, под обломками оказываются те, кто жил под его крышей. А такие, как мама Мванза, понятия не имели даже о том, что такое здание существовало. Независимость – трудное иностранное слово. Чтобы противостоять оккупации – будь то нация или просто женщина, – нужно понимать язык своего врага. Завоевание, освобождение, демократия, развод – это слова, которые не означают ничего, если у тебя голодные дети и нечем тело прикрыть, а на улице собирается дождь.

Может, ты до сих пор не поняла, почему я так долго терпела. Я почти закончила свою историю, однако чувствую, что твои круглые глазки смотрят на меня сверху. Интересно, как бы ты назвала мой грех: соучастие? лояльность? отупение? Ты вообще видишь разницу? Или мой грех – в отсутствии достоинства или воли к действию? Я знала, что Рим горит, но у меня было достаточно воды, чтобы вымыть пол, поэтому я делала, что могла. Мои таланты отличаются от способностей тех современных женщин, которые расстаются с мужьями и сами прокладывают себе путь, и достоинства мои, вероятно, никому не видны. Но посмотри на старых женщин и не забывай, что мы – другая страна. Мы выходили замуж с простой надеждой: иметь еду в достатке и детей, которые нас переживут. Задачей моей жизни было расти там, где посажена, и делать добро там, где предназначила мне жизнь. Дружеское общение и редкие радости доставались мне нечаянно, в основном в те короткие моменты-вспышки, когда я находилась вдали от мужа и детей. Поцелуй зари телесного цвета, когда вешала выстиранное белье, птичка цвета индиго, выпорхнувшая из травы. Окапи на берегу реки. Мне не приходило в голову уйти от Натана потому, что я с ним несчастлива, так же, как папе Мванзе – бросить свою искалеченную жену, хотя здоровая женщина вырастила бы больше маниока и, может, сохранила бы в живых больше его детей. Натан был чем-то, что с нами уже случилось, таким же губительным, как горящая крыша, рухнувшая на семью мамы Мванзы. Хотя наша судьба и оказалась покрыта адскими серными рубцами, мы должны были идти уготованным нам путем. И я шла, а Натан стоял на месте.

Но такие, как он, всегда в конце проигрывают. Я это знаю, а теперь еще знаю и почему. Идет ли речь о жене или о народе, они захватывают, завладевают и совершают одну и ту же ошибку: стоят неподвижно, а жизнь течет где-то внизу, под ними. Фараон умер, рассказывается в Исходе, «и стенали сыны Израилевы от работы». Гремели цепи, текли реки, животные разбегались в испуге, леса пробуждались и разрастались, младенцы с первым криком выходили из утроб, новые побеги вытягивали шеи и тянулись к свету. Даже язык не остается неизменным. Территории переходят из рук в руки. А они все ставят на данный момент, позируют фотографам, укрепляя флаг, отливают себя в бронзе. Вашингтон, переправляющийся через Делавэр. Захват Окинавы. Им до смерти хочется остаться, не двигаться.

Но это невозможно. Прежде чем древко флага начинает облезать и трескаться, земля под ним вздыбливается и скользит вперед, к своему новому пункту назначения. На ее спине могут остаться следы ботинок, но эти следы – уже собственность земли. Что помнит Окинава о своем падении? Японии запретили производить средства ведения войны – она научилась делать автомобили и завоевала мир. Все движется вперед. Великий Делавэр продолжает нести воды, между тем как от мистера Вашингтона не осталось даже того, что называют компостом. Река Конго, обладая другим темпераментом, поглотила большинство своих завоевателей. В Конго вырубленные джунгли быстро превращаются в цветочное поле, а шрамы оказываются декоративным орнаментом на лице. Называй это угнетением, соучастием, ступором – неважно. Африка присвоила музыку завоевателей и переделала ее в собственную, новую песню.